В четверг 24 декабря 1942 г. после полудня адмирал французского флота Франсуа Дарлан пал от пуль, выпущенных из револьвера молодым человеком - Фернаном Бонье де Ла Шапеллен. Он стрелял в него в кулуарах Летнего дворца в Алжире в штабе верховного комиссара Северной Африки.

"Дело" Дарлана

"Дело" Дарлана одновременно и простое, и сложное. Для большинства объяснение является простым: адмирал вел двойную игру, вступая последовательно в переговоры то с одними, то с другими. Сначала с немцами, затем - с американцами. Американцы высадились в Северной Африке 8 ноября 1942 г., рассчитывая найти там ясную ситуацию и определенную политическую власть. Они не ожидали такой неразберихи. Они, в конце концов, согласились, чтобы положение там оказалось в руках человека Виши. А такой уже был и к тому же был начальником флота, которому подчинялись все военные. Американцы доставили в Алжир генерала Жиро. Они делали на него ставку и полагали, что он сгладит все трудности, но генерал полностью спасовал перед обстоятельствами и не сыграл никакой роли.

Загадочный персонаж

Даже те люди, которые знали Дарлана, вряд ли смогли бы нарисовать его правильный портрет, поскольку не испытывали к нему личных симпатий. Таким был генерал Спирс, представитель Черчилля, находившийся в июне 1940 г. во Франции. Он заявил, что несмотря на прочно установившуюся репутацию "морского политика", Дарлан скорее производил впечатление старого морского волка. "Его крупная солидная коренастая фигура, бритое красное лицо весьма способствовали этому образу. Когда он закуривал свою коротенькую трубочку, казалось, что он играл роль капитана увеселительного судна, на котором собралась пугливая публика". Так говорил Спирс, который не был снисходительным к французам. Правильнее было бы сказать, что он без сомнения польстил мнению, существовавшему об адмирале и постарался быть к нему снисходительным. Может быть репутация, которую Дарлану злобно создавали в Париже, была фальшивой или наполовину истинной, поскольку в то же время говорили, что он имел полное доверие у офицеров флота, "храбрых людей, которые не имели бы должного уважения к моряку, чей морской опыт ограничивался наблюдением течения Сены из окон министерства"...

Дарлан как-то рассказал Спирсу, что его предок был корсаром времен Революции. Отсюда генерал заключил, что для Дарлана англичане являются наследственными врагами более, чем для среднего офицера французского флота: "он всосал это с молоком своей кормилицы".

Таково было красочное мнение англичанина.

Теперь спросим американского посла Мерфи, чье мнение много мягче. Для него, как и для Спирса Дарлан вне сомнения был "адмиралом-политиком". Но именно благодаря ему в 1939 г. французский флот оказался сильнее, чем в любой момент его истории. Влияние адмирала на офицеров флота было настолько велико, что, как считал Мерфи, весь флот последовал бы за ним, если бы он решился нарушить перемирие по примеру де Голля. Но он считал, что Англия проиграла войну и посему нужно вести переговоры с триумфальной Германией. Вот почему нападение на французские корабли в Мерс-Эль-Кебире вызвало его возмущение, и ярость его не знала границ. На его глазах англичане не только уничтожили флот, в создание которого он вложил столько сил, но и оскорбили его, усомнившись в его слове. И это было действительно так. А Мерфи добавил, что адмирал был готов броситься в объятия Гитлера, так как он уже был не столько антинацистом, сколь "антиангличанином".

Имея мнение этих двух иностранцев, мы обсудим различные аспекты характера адмирала.

Адмирал-политик?

"Адмирал-политик" говорят и те, и другие. А что точно означает это выражение? Воспользовался ли он для своего продвижения и карьеры возможностью общения с членами кабинета министров? Свидетельствуют ли его действия, его слова об изворотливости, политиканстве, макиавеллизме?

Истина кажется более простой.

Он уроженец южного департамента Лот-э-Гаронн, откуда во времена третьей республики вышло немало политических деятелей. Он родился в городе Нерак - родине Армана Фалльера - большого злодея. Его отец - адвокат, избранный депутатом как раз тогда, когда этот Фалльер попал в Сенат. Затем он получил портфель хранителя печати в правительстве Мелина в 1896 г. Таким образом, Франсуа Дарлан принадлежал к семейству, где делали политику "левых", и он мог скорее сказать, что являлся адмиралом-республиканцем. Истинно то, что во многих умах военный-республиканец являлся человеком, "делавшим политику". Это многое объясняет, особенно в части его блестящего продвижения. В кабинетах министров, существовавших между 1900 и 1914 гг., а также во многих из тех, что были между двумя войнами, сформировался более радикальный оттенок, или левые республиканцы. Вполне понятно, что эти господа окружили себя друзьями. Сын депутата-республиканца, друг президента республики - хорошая строка в досье, которая много позже будет исследоваться другими друзьями. Молодому Дарлану протежировал Жорж Лейг, также родом из Лот-э-Гаронн, многократно бывший министром флота Третьей республики. Лейг нашел в своем земляке исключительно ценного сотрудника. Лейг был великим министром. Именно он и Франсуа Пьетри начали создавать для Франции те эскадры, командующим которыми позже стал Дарлан.

Но дело было не только в дружбе и рекомендации парламентариев. Его ценность как специалиста, опыт моряка, работоспособность, интеллект и верность суждений, сделали его начальником канцелярии Лейга. Он был морским экспертом высшего класса и в 1932 г. в возрасте сорока одного года получил звание вице-адмирала. Нельзя сказать, что новый начальник дивизии легких крейсеров, таким образом, перепрыгнул все препятствия. В 1934 г. Дарлан - командующий Атлантической эскадры, состоящей из 60-ти кораблей. В 1937 г. он стал начальником морского генерального штаба, т.е. главнокомандующим. Тогда ему было 46 лет, и впереди у него было еще достаточно времени, чтобы долго выполнять свои обязанности, которые давались ему успешно, хотя и встречались первоначальные трудности.

Шла война

Боевые действия начались в 1939 г., и вскоре пришли печальные дни 1940 г. Когда обстоятельства заставили его сделать выбор между интересами Франции и Англии, он не колебался. Он полагал, что условия перемирия оставляют его стране ее флот и Империю, и он был согласен сохранять этот большой козырь сколь угодно длительное время. Он дал слово, что флот никогда не будет служить немцам, и объявил это как англичанам, так и американцам. Англичане, охваченные страхом, не поверили и совершили огромную ошибку в Мерс-Эль-Кебире. Дарлан проявил себя сторонником репрессалий против союзников, которые не считали, что французский флот будет в безопасности у берегов Африки, и которые тем самым послужили причиной его перевода в Тулон, где он нашел свой печальный конец.

Очевидно, Дарлан был заинтересован в передаче флота англичанам в сохранности. Если бы он сделал бы с июня 1940 г., он был бы принят ими как дорогой друг. Но он полагал, что такое решение для Франции будет причиной больших неприятностей. Им была доказана с цифрами в руках невозможность перевода остатков разгромленной армии на африканский континент. Там нельзя было организовать основательных баз, и не имелось необходимых средств. Что случится с флотом, подвергшимся бомбардировке на территории, не имеющей никакой связи с полностью оккупированной метрополией?

Дарлан размышлял обо всем этом. Он принадлежал к тому многочисленному типу молчаливых гасконцев, которые не верили людям с севера. Говорили, что он вообще предпочел бы не размышлять. Возможно. В силу своего молчания он принимал поручения от маршала Петэна, по отношению к которому он был и оставался лояльным: сначала министром флота в июне 1940 г., затем -- вице-президентом Совета и поверенным в иностранных, внутренних и военных делах. В период отстранения Лаваля, возможный наследник маршала, и, наконец, министр всех трех видов вооруженных сил после возвращения Лаваля в 1942 г.

Договариваться?

Действовать осторожно, договариваться с немцами, получить от них смягчение оккупационного режима, постараться вернуть пленных, ограничить потери, депортацию в Германию, ничего не давать без получения в замен, защищать Империю - такова была политика адмирала. А союзники были очень далеко. Лаваль был слишком коллаборационистски настроенным. Он пустился, очертя голову в авантюру, в которой позже уже не смог оправдаться. Маршал осторожно "прощупывал" Гитлера в Монтуаре. Дарлан, в свою очередь, хотел увидеть, что "имеют немцы за пазухой" и совершил ошибку, поставив свою подпись под протоколом, который ошеломил Вейгана и ужаснул маршала. Дарлан настроил против себя немцев, попросив у них компенсацию, что они сочли нескромным. Статьи протокола никогда не были применены. Гитлер рассердился, решив, что ничего не может "вытянуть" у французов.

Адмирал тогда заявил, что он избрал ложный путь, сочтя, что немцы не выиграют войну, что американцы в конце концов себя покажут и что, в этом он был уверен, найдет у них поддержку, так как Империя оставалась единой и флот оставался в наличии.

Говорят, что никогда в истории нации такой, как Франция столь много руководителей не обвинялось в предательстве, поскольку они оставались на своих постах и пытались облегчить страдания своей страны. Дарлан был опозорен и изображался как наиболее презренный из оппортунистов как во Франции, так в Англии и Америке. Во Франции было время, когда в витринах магазинов обязательно выставлялись портреты маршала и его "дофина". Под Петэном была подпись "изнуренный", а под Дарланом слово "продажный".

Что делал Дарлан в Алжире?

Думали, что адмирал Дарлан был полностью в курсе того, что происходило, и что он не случайно прибыл в Северную Африку в ноябре 1942 г. Это была соблазнительная версия, но она не была точной, хотя ее и отстаивали.

В действительности адмирал пересек Средиземное море, ввиду тяжелой болезни его сына. Ален Дарлан - резервный офицер флота демобилизовался после перемирия в 1940 г. и занял гражданский пост в страховой компании. Он находился то в Африке, то в Испании, то во Франции. Во время пребывания в Тунисе он заболел полиомиелитом. 15 октября он был переведен в госпиталь Мейо в Алжире. Через два дня мадам Дарлан прибыла к постели сына. Сам адмирал покинул Виши немного позже. Но, успокоенный состоянием сына, отправился в предусмотренную инспекционную поездку в Африку, поскольку, исходившие от разведки сведения указывали на возможность попытки вторжения англичан или американцев в Дакар.

Адмирал решил сначала посетить этот сильный опорный пункт в Западной Африке, где он указал на необходимость привлечения подкреплений из Марокко. Прошло два дня. 23 октября он находился в Рабате, где имел длительные переговоры с генералом Ногесом и был принят марокканским султаном. Он продолжил свою инспекционную поездку в Касабланку и Оран, устроил смотр войскам, сходил на кладбище в Мерс-Эль-Кебире, где были похоронены погибшие моряки. 28 и 29 октября он провел в Алжире. Он долго беседовал с Жюэном, который сообщил ему о разговоре с Мэрфи. Те, кто думает, что Дарлан встречался и с Мэрфи, ошибаются.

Алену Дарлану становилось лучше. Адмирал, оставив свою супругу с сыном, вернулся в Виши 30 октября, общался с маршалом, дал оптимистический отчет о своем визите совету министров, переговорил также с Лавалем, дал интервью репортеру "Паризер Цайтунг". С 31 октября по 4 ноября он оставался в своей квартире, не принимая никого, кроме близких, разбирая свои бумаги и архивы, часть из которых уничтожил.

Наконец, 4 ноября вечером он получил из Алжира телеграмму, призывающую его к постели сына, положение которого осложнилось сердечной недостаточностью. Это все, что в ней говорилось. Телеграмма была подписана личным другом Дарлана адмиралом Фенаром. Одновременно говорилось, что врачи признали его безнадежным в ночь с 3 на 4 ноября. Прежде, чем снова покинуть Виши, адмирал распорядился о похоронах своего сына.

Утром 5-го он вылетел на предоставленном ему Лавалем самолете вместе со своим начальником штаба контр-адмиралом Бюффе. Под большим секретом самолет приземлился в Алжире в 18:35. Никто не проронил ни слова о его прибытии - тайна сохранялась полностью. В самом Алжире он некоторое время выжидал, затем появились слухи, что адмирал вернулся. Почему? Потому, что его сын был очень плох.

Занавес падает

Очень быстро адмирал вышел на первый план и начал сам вести переговоры о прекращении огня. Но он поступил неверно. До 8 ноября приказы были об открытии огня по первому агрессору, кто бы они ни был, и войска Северной Африки были полны решимости их выполнить, поскольку они были верны маршалу. Но в понимании многих начальников первыми агрессорами нужно было считать немцев. Другими словами, после того, как они вторглись в южную зону Франции с угрозой высадки, им больше не верили. Все упростилось - они разорвали условия перемирия, возобновили военные действия и ничего не оставалось, кроме как выступить против них. Все это значительно упрощало дело. С другой стороны, американцы ему сказали, если вас атакуют, мы придем вам на помощь, и все поверили тому, что они говорили. Однако имелись противоречия.

Теперь политика вступила в свои права.

Для "Свободной Франции" все это было неожиданно. Как полагали в Лондоне, генерал Жиро и адмирал Дарлан находятся в Алжире на своих постах. В штабе Эйзенхауэра считали, что вопрос должен быть решен, и что Эйзенхауэр согласился тщательно все разработать. Следовало удалить одного из двух людей, в руках которых находилось командование.

Было известно, что уже несколько месяцев назад генерал Жиро отстранился от всего. Этот отличный воин не был способен себя защищать, он ничего не знал о политических интригах, и он прекратил маневрирование, после одного или двух неудавшихся на него покушений. Для него больше вопросов не было.

Две смерти... и все

С тех пор, как в мире стали происходить убийства по политическим мотивам, никто уже этому не удивляется.

Адмирал Дарлан проиграл свою партию. Тщетно он приказывал своему подчиненному, который командовал флотом в Тулоне, уйти в Алжир. Этот последний допустил, чтобы немцы заминировали выход из крупнейшего порта Средиземноморья, полностью "сковал" флот, который находился под его командованием. Чуть позже французский флот был затоплен. Что оставалось Дарлану? Ничего и более чем ничего. Несколько разбросанных кораблей, ушедших из Касабланки, связанных в Александрии, Дакаре - всего лишь призрак флота. Полностью обескураженный адмирал не заботился больше по поводу тех, кто мог к нему прибыть и не предпринимал никаких мер предосторожности. Он чувствовал, что потерял сцену, на которой ранее он играл плохую роль. Высадка союзников в Северной Африке должна была кончиться трагически.

Около 14:30, 24 декабря 1942 г. черный автомобиль "Пежо-401" поднявшись по улице Мишле, остановился у тротуара неподалеку от "Летнего дворца". Из него вышел молодой человек, пожал руки трем другим пассажирам, зашел в небольшую церквушку, коротко помолился и отправился к решетке, окружающей дворец. Он задержался у ворот, переговорил сторожем, вошел и предъявил карточку посетителя на имя Морана и пожелал увидеть "господина адмирала Дарлана". Кстати, он уже приходил утром...

Он вошел в вестибюль мавританского здания, где находился офис верховного комиссара и остался один в небольшом зале. Он был очень спокоен. Узкий и темный проход вел по направлению к бюро адмирала.

В 15:00 - говорят одни, или в 15:35 - говорят другие, автомобиль адмирала въехал в сад и Дарлан вышел из него в сопровождении своего адъютанта капитана 2 ранга Уркада. Они вошли в кулуар, и увидели там молодого человека, который их ожидал. Они миновали его, Уркад повернул направо в свое бюро и тут услышал выстрел, затем второй... Молодой человек в упор стрелял в адмирала, и тот упал. Он был поражен в лицо и в грудь. Тот, кто стрелял, уже спрятался в кабинете адмирала. Уркад его преследовал, получил два выстрела в короткой схватке и был ранен в бедро.

Прибежали контр-адмирал Баттэ, капитан де Сен-Сир, и унтер-офицер охраны. Молодой человек был схвачен, отдал свой револьвер и закричал: "Не убивайте меня!"

Адмирала в бесчувственном состоянии перевезли в госпиталь Мейо. Мадам Дарлан прибывала в тот момент, когда священник соборовал умирающего. Он умер на операционном столе. Тело адмирала было поспешно перевезено на катафалке в зал генерал-губернатора. Официальные похороны состоялись 26 декабря в присутствии генерала Эйзенхауэра, генерала Жиро и консула Мэрфи. Войска союзников прошли перед гробом. Останки были помещены в мавзолей, переделанный из каземата на молу Адмиралтейства.

Когда адмиралтейство окончательно убыло из Алжира, останки с воинскими почестями были перенесены на кладбище в Мерс-эль-Кебире. Адмирал упокоился среди своих моряков.

Убийцей был молодой француз 20 лет по имени Фернан Бонье де Ла Шапелль, сын журналиста-редактора газеты "Депеш Альжерьен". Он окончил во Франции школу де Рош и называл себя роялистом. В 18 часов 25 декабря военный суд (Алжир тогда находился на осадном положении) приговорил его к смертной казни. Он был взят на месте преступления, причем предумышленного, но заявил, что действовал по собственной инициативе. При этих условиях приговор был очевиден.

На рассвете 26 декабря он предстал перед расстрельным взводом на полигоне Гуссейн-Дей и был казнен. Больше им никто не интересовался.

Комментарии

Кто же его к этому подстрекал? Об этом узнали очень быстро. Существовал заговор, и Бонье де Ла Шапелль был выбран для исполнения акции, необходимой в политических целях. Что ему обещали? Венец мученика или вмешательство для его спасения? Кажется он верил, что убийство Дарлана развяжет некие силы, которые поставят у власти других людей... Он получил какие-то неопределенные обещания и с горячностью и энтузиазмом юности согласился сделать то, что от него ожидали.

С другой стороны спрашивали: почему так поторопились устранить Дарлана?

Не существует больше никакой тайны в разгадке того, что можно было прежде называть "делом Алжира". Поначалу утверждали, что комиссар полиции ведший допрос убийцы и получив все данные, был настолько ошеломлен разоблачениями по поводу этого молодого человека, что даже разорвал протокол допроса. Это совершенно неверно. Еще существующие документы содержат эти имена, из которых некоторые были забыты, а другие обозначали тех людей, которые участвовали в работе последующих правительств.

У молодого человека нашли некоторое количество документов, которые с лихвой показывали на соучастников.

На втором допросе комиссар полиции спокойно убеждал его вернуться к своим заявлениям и настаивать на том, что он действовал по собственной инициативе. Так без сомнений он сможет спасти свою жизнь и даже быть освобожденным. Бонье де Ла Шапелль согласился.

Но ограничился повторением: "Я сделал то, что обещал сделать, обещания, которые мне давались, были значительными".

Назывались имена такие, как графа Парижского, членов "Комитета пяти" и т.д. Между покушением и 10 января 1943 г. дополнительное расследование привело к аресту по обвинению в соучастии в убийстве Анри д'Астье , де Ла Вижри, аббата Кордье, комиссаров Ачьяри и Гаридаччи, Мускателли, Брэнкара, Жака Брюнеля, доктора Морали, Александра отца и сына, Моатти отца и сына. Они провели некоторое время в заключении.

Граф Парижский с негодованием отверг обвинение.

6 сентября 1943 г. заключенные были освобождены, отрицая свое участие или соучастие в преступлении.

21 сентября 1945 г. дело было пересмотрено апелляционным судом Алжира, который отменил смертный приговор Бонье де Ла Шапелля и сделал из него убийцу из патриотизма. 26 декабря несколько членов Французского Комитета Национального освобождения возложил венок на могилу, расстрелянного в 1942 г., и забыли все, что касалось этих двух смертей...

Кажется, что имя убийцы в Лондоне игнорировали более 30 лет. Ходили также слухи, что он был агентом Интеллидженс Сервис, и что это англичане убили Дарлана и т.п. Следует уточнить, что были данные в неком донесении, указывающие на то, что существовал заговор против адмирала. В нем указывалось, что за 70 часов до убийства, о нем было известно, но никаких мер предосторожности принято не было.

Капитан 1 ранга дю Пэн де Сен-Сир из Военного бюро адмирала, спустя несколько недель после покушения, меланхолически заметил: "Это был выход, которого желал адмирал". Моральный надлом, который он испытывал в течение недель и сознание того, сколь велика его непопулярность, не переставали его мучить. Он искал риска, гулял без сопровождения в жилых кварталах, подставляя себя любому удару. Он с горечью упоминал о своей мечте, которую вынашивал так долго и которая никогда не осуществилась - кончить свои дни сенатором от департамента Лот-э-Гаронн.