В 855-1857 гг. в Архангельске были построены первые клипера русского флота: "Разбойник", "Джигит", "Пластун", "Стрелок", "Опричник" и "Наездник" - небольшие деревянные (из лиственницы) трехмачтовые корабли, водоизмещением по 615 т. Длина между перпендикулярами составляла 46,3 м, ширина с обшивкой - 8,5 м, осадка в носу 3,3, в корме - 3,9 м. Установленная на каждом паровая машина Ижорского завода позволяла развить ход от 8 до 9 узлов. Несмотря на небольшие размерения, все корабли этого типа совершили дальние плавания на Дальний Восток для защиты интересов России в этом регионе.

Однотипные с "Пластуном" клипера "Разбойник" и "Стрелок" (рисунки А.Карелова из журнала "Морской сборник")

"Пластун" отправился на Дальний Восток из Кронштадта 19 сентября 1857 г. в составе 1-го Амурского отряда, которым командовал капитан 1 ранга Д.И. Кузнецов. Сюда же входили клипера "Джигит" и "Стрелок", винтовые корветы "Боярин", "Воевода" и "Новик". Совершив тяжелый переход через три океана вокруг мыса Доброй Надежды, 5 августа 1858 г. отряд прибыл в залив Де-Кастри. Около двух лет "Пластун" оставался в дальневосточных водах, а в начале 1860 г. отправился в обратный путь вместе с винтовыми корветами "Рында" и "Гридень". Командовал этим отрядом капитан 1 ранга А.А. Попов.

Корабли пересекли Тихий океан, прошли Магелланов пролив и зашли в Монтевидео. Здесь в командование клипером вступил лейтенант барон Вильгельм Рейнгольдович Дистерло. В порту "Пластун" задержался для ремонта подводной части корпуса и дальше, через Атлантику, шел самостоятельно. В конце июля 1860 г. клипер вошел в Английский канал и 29-го числа встал на якорь на рейде Шербура; 31 июля сюда же из Плимута прибыли "Новик" и "Рында". Начальник отряда А.А. Попов, державший свой брейд-вымпел на "Рынде", 4 августа устроил "Пластуну" двухчасовой смотр, "...я нашел, что он в таком виде, который мог бы удовлетворить самое взыскательное самолюбие служащих на судне", отмечал впоследствии начальник отряда. Единственным местом, вызвавшим его неудовольствие, оказалась крюйт-камера. Там, в нарушение требований Морского устава, с пренебрежением к элементарной безопасности, вместе с порохом хранились гранаты, ударные трубки, пистоны и даже бомбы. Выразив свои замечания в резкой и безапелляционной манере, Попов вернулся на флагманский корвет. В тот же день корабли отряда вышли в море, а 12 августа стали на якоря на рейде Копенгагена.

Схема архангельского винтового клипера (из сборника "Бриз")

14 августа начальник отряда, пригласив с собой на этот раз командиров и старших офицеров с корветов, вновь осмотрел клипер и убедился, что в его крюйт-камере по-прежнему царит беспорядок. Палуба была покрыта пороховой пылью, пачкавшей руки, а на вопрос: "Где пампуши?"(1) А.А. Попов услышал довольно-таки беспечный ответ, что старые сгнили, а новые не удосужились сделать. Начальник отряда приказал немедленно убрать из крюйт-камеры боеприпасы, в первую очередь - боевые ракеты, заявив барону Дистерло, что "судно тогда только исправно, когда на нем все и всегда лежит на своем месте". Командиру клипера вновь "поставили на вид".

Утром 16 августа "Рында" и "Новик" покинули рейд, направляясь к родным берегам. "Пластун" несколько задержался, но, обладая более высокой скоростью хода под парусами, к вечеру догнал отряд. Следующий смотр мог состояться уже в Кронштадте, и В.Р. Дистерло наконец-то решил навести порядок в крюйт-камере своего клипера... Невольно возникает вопрос: почему же командир "Пластуна" так долго игнорировал замечания начальника отряда? Может быть, дело в той резкой (по собственному признанию А.А. Попова) манере, в которой они были высказаны? Это так и осталось загадкой.

Работы по очистке крюйт-камеры начались 18 августа, после обеда. Предварительно все огни на клипере были погашены. Вахтенный начальник мичман А.Н. Кноринг лично обрезал постоянно тлеющие фитили в местах для курения, всем нижним чинам было приказано находиться на верхней палубе. Непосредственно в крюйт-камере работал ее содержатель - артиллерийский кондуктор П. Савельев под наблюдением старшего офицера лейтенанта Я.Н. Розенберга. Несколько матросов переносили гранаты от барказного единорога и шрапнельные снаряды в бомбовой погреб.

Клипер мчался вперед, подгоняемый попутным ветром. Скорость по лагу достигала 10 уз, и несколько раз пришлось, взяв паруса на гитовы, ложиться в дрейф, поджидая корабли отряда. Часть моряков стояла на вахте, остальные занимались судовыми работами или своими делами. Сохло на леерах свежевыстиранное белье. Мичмана Кноринга сменил лейтенант Ф.П. Литке. Командир несколько раз интересовался, когда окончится приборка и посылал матросов узнать об этом у старшего офицера. Вскоре Розенберг, поднявшись на палубу, сам доложил, что работы окончены и осталось только подмести палубу. Вахтенные заметили в руках старшего офицера четыре пустых кокора (футляры для пороховых зарядов), которые он зачем-то показывал командиру.

В 5 часов 8 минут пополудни (17:08) стоявший на вахте корабельный плотник Н. Лукачёв (впрочем как и другие члены экипажа) "услышал шум, похожий на пушечный выстрел, затем увидел дым и летевшие осколки". Фок-мачта исчезла, и всю носовую часть клипера заволокло тяжелыми клубами белого дыма. Сидевший у дымовой трубы и чинивший свои рабочие брюки корабельный купор(2) У. Крутиков получил удар вбок каким-то обломком и на несколько секунд потерял сознание. Многие даже не успели понять, что произошло. Находившийся у камбузного люка матрос И. Самоутин получил сильнейший удар в спину, а очнулся уже за бортом с сильно обожженным лицом. Машинист М. Картерьев впоследствии показал: "...услышал треск, и не помню, как очутился в воде".

Один из свидетелей катастрофы, вспоминая те трагические минуты, писал: "К пяти часам все вещи были уже перенесены и в крюйт-камере кончалась работа; как вдруг из жилой палубы послышались звуки, вроде дроби на барабане или продолжительного залпа из ружей. Вслед за этим клипер как-то потянуло, взвился страшный клуб дыма и полетели обломки. Сильного, даже просто чувствительного сотрясения на клипере не было; страшный взрыв продолжался один момент. В это время "Пластун", смотря с его же гакаборта, представлял следующую картину: фок-мачты и дымовой трубы не существовало; носовая часть казалась погруженной в воду по самый планширь и густой дым стлался над нею".

Стоявший на трапе фор-люка старший офицер стал одной из первых жертв взрыва. Такая же судьба постигла и идущего на бак лейтенанта Н.П. Гаврилова. Очевидцев гибели командира не было. Потом некоторые матросы утверждали, что после взрыва барон успел еще отдать свою последнюю команду: "Спасайтесь!".

Расположение членов экипажа в момент взрыва

С развороченной носовой частью, еще не погасив инерции, клипер стремительно погружался в воду и морякам ничего не оставалось, как броситься к шлюпкам. Выскочивший на палубу корабельный врач Э. Иогансон успел заметить, как ревизор мичман В.П. Леман абордажным топором рубил тали вельбота №2. Набежавшей волной доктора смыло за борт, а ревизора больше никто не видел. Старший штурман прапорщик М.Е. Евдокимов, заполнявший в штурманской рубке шканечный журнал, после взрыва выбежал на палубу, но затем снова вернулся в рубку, видимо, за журналом, который требовалось спасти во что бы то ни стало. Последний раз его видели поднимающимся по вантам грот-мачты.

Кинулся в штурманскую рубку и мичман Е.В. Березин, вспомнив об оставленных ему на сохранение матросских деньгах. Достав ассигнации из стола, мичман рассовал их по карманам и лишь потом бросился за борт. Впоследствии эти деньги разделили поровну между спасенными. Младший штурман прапорщик A.M. Кочетов успел забраться в стоявший на рострах барказ, но затем, видимо потеряв самообладание, стал карабкаться по бизань-штагу. Оба штурмана погибли, вероятно, запутавшись в такелаже.

Позднее все спасенные в один голос заявили, что клипер затонул столь быстро, что удалось спустить только вельбот №2, да и тот перевернулся. Хорошо, хоть, лейтенант Ф.П. Литке, сбросив пальто, приказал рубить найтовы, крепившие на корме рангоут гребных судов. Попав в воду, эти шлюпочные мачты и рейки спасли не одну жизнь, а вот сигнальщик матрос Г. Симблас держался на плаву, ухватившись за свой же собственный чемодан, выброшенный взрывом из жилой палубы.

На флагманском корвете "Рында" стоявший на шканцах вахтенный начальник мичман П.Н. Нахимов тоже услышал "пушечный выстрел", а обернувшись, увидел, как "Пластун" без фок-мачты, с обгоревшими парусами на грот-мачте и с креном на правый борт уходил под воду. Гибель клипера последовала "в широте 57°45', долготе 20°5' от Гринвича...".

Капитан 1 ранга А.А. Попов указывал в донесении, что ему не пришлось отдавать каких-либо приказаний - настолько четко и слаженно действовали экипажи корветов. Однако положить корабли в дрейф, спустить гребные суда - все это требовало времени, и прошло около часа, прежде чем к цеплявшимся за обломки морякам с клипера подоспела помощь. Когда были расследованы обстоятельства катастрофы, Александру II доложили: "После взрыва клипер продержался на воде не более 3-х минут, и эта быстрота, с какой он погрузился в море, объясняет столь значительную потерю людей, те же, которые успели ухватиться за разные обломки, борясь с грозившей им смертию, нашли спасение на 3-х катерах, вельботе и четверке, спущенных с идущих вместе с клипером корветов "Рында" и "Новик"...".

Спасти удалось троих офицеров, корабельного врача и 31 нижнего чина. Погибли 72 человека, в том числе восемь офицеров и вольнонаемный механик.

В тот же день на корветах отслужили панихиду и ветер вновь наполнил паруса... 20 августа "Рында" и "Новик" пришли на Ревельский рейд. Здесь квартирмейстера Ф. Рыбакова и пятерых матросов, наиболее серьезно пострадавших при взрыве, перевезли в местный морской госпиталь (где квартирмейстер скончался). А.А. Попов отправил в Петербург обстоятельный рапорт директору инспекторского департамента вице-адмиралу Н.К. Краббе. Докладывая о событиях, предшествовавших катастрофе, и подробно остановившись на беспорядке в крюйт-камере погибшего клипера, начальник отряда совсем не случайно обращал внимание на то, что "... Барон Дистерло был из числа таких капитанов у которых на судне ничего без приказания не делается...". Тем самым давалось понять, что на "Пластуне" никто из офицеров, а тем более - никто из кондукторов не решался проявить инициативу хотя бы для приведения крюйт-камеры в соответствие с требованиями Морского устава. Люди были лишены самостоятельности даже в пределах своих должностных обязанностей. По-видимому, В.Р. Дистерло, вступив в командование клипером, утвердился во мнении, что лучше его на корабле никто не знает ни техники морского дела, ни правил службы, а дело его подчиненных - только слепое и бездумное исполнение приказаний (и современному поколению военных моряков хорошо знакомы такие командиры).

Оценивая подобную "командирскую практику", А.А. Попов писал: "...я беру смелость доложить Вашему Превосходительству [Н.К. Краббе] свое искреннее убеждение, что самые лучшие машины будут испорчены самыми флотскими офицерами, если начальники не будут иметь должной самостоятельности, что самые лучшие пушки не дадут должных результатов, управляемые одними моряками без самостоятельных артиллеристов, что наконец без самостоятельности штурманов суда наши разбивались бы гораздо чаще...". Начальник отряда, пусть в несколько эмоциональной форме, как бы указывал на косвенного виновника катастрофы - погибшего командира клипера, грубо нарушившего правила хранения боезапаса.

23 августа корветы "Рында" и "Новик" прибыли в Кронштадт. Генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич, уже знавший о трагедии (по рапорту начальника отряда), записал в тот день в своем дневнике: "Ночью пришла в Кронштадт эскадра Попова, а утром он уже был у меня. Я нарочно его принял очень хорошо и старался relever yon morale [поднять ему настроение - фр.] после несчастья "Пластуна", чтобы он не упал духом".

Для выяснения причины гибели клипера генерал-адмирал 28 августа распорядился создать специальную следственную комиссию, куда вошли контр-адмирал Г.И. Бутаков, Корпуса морской артиллерии генерал-майор В.Н. Мещеряков, капитаны 1 ранга В.А. Римский-Корсаков, К.К. Штофреген и барон В.Ф. Таубе, а ее председателем назначили члена Адмиралтейств-Совета вице-адмирала А. И. Панфилова.

В ходе следствия, по показаниям уцелевших членов экипажа, выявились следующие грубейшие нарушения требований Морского устава: после ухода из Николаевска (ныне Николаевск-на-Амуре) принятый там порох длительное время продолжали держать в деревянных бочках; бомбы хранились в крюйт-камере у самого входа и однажды во время качки даже завалили ее дверь; хотя впоследствии бомбы из крюйт-камеры убрали, а порох разложили в медные ящики, но гранаты, шрапнельные снаряды, боевые и сигнальные ракеты продолжали там храниться и к их переносу приступили только после замечаний, сделанных начальником отряда 14 августа во время смотра в Копенгагене. А вот "ударные же трубки в деревянных ящиках (ружейные и пистолетные), пистоны с патронами в кокорах постоянно находились в выходе ея (крюйт-камеры) и из дела не видно, чтобы они были вынесены до момента взрыва". Комиссия пришла к выводу: "Все вышеописанные беспорядки могли привести к случайному взрыву".

Участвовавший в переноске боеприпасов юнга А. Мартов показал, что за несколько секунд до взрыва слышал доносящиеся из крюйт-камеры частые щелчки, похожие на беспорядочные ружейные выстрелы. Это подтверждал и мичман Е.В. Березин. 7 и 12 сентября провели специальные испытания ударных трубок и капсюлей, взятых с "Рынды" и "Новика" и идентичных, находившимся на клипере, но полученные результаты вроде бы не подтвердили версию об их самовоспламенении.

В ходе следствия возник вопрос: а не могла ли стать причиной взрыва-либо неисправность крюйт-камерного фонаря? К примеру, лопнувшее от жара стекло: Подобная "неисправность" несколько ранее чуть было не погубила винтовой фрегат "Аскольд". Однако все свидетели начисто отрицали такую возможность.

Полной неожиданностью для членов комиссии стали показания артиллерийского кондуктора В. Федорова, заявившего, что взрыв клипера "Пластун" - дело рук погибшего в крюйт-камере П. Савельева, который постоянно подвергался издевательствам со стороны командира и старшего офицера и, доведенный до отчаяния побоями, сам взорвал корабль, разом покончив счеты с жизнью и со своими мучителями. Следствие приняло новый оборот. Теперь членам комиссии предстояло вникнуть не только в правила службы на клипере, но и во взаимоотношения офицеров и нижних чинов. Действительно, отношения командира и старшего офицера к своим подчиненным трудно было назвать "отеческими". Процветало рукоприкладство, применялись и другие формы наказания. К примеру, баталер, вздумавший препираться со старшим офицером по поводу выдачи уксуса, получил 328 (!) ударов линьками. Корабельный горнист матрос Ф. Партофель под присягой засвидетельствовал, что П. Савельева, невзирая на его относительно высокий унтер-офицерский чин, почти каждый день упомянутые офицеры били по лицу. А вот утверждение В. Федорова об увлечении покойного кондуктора спиртным не нашло единодушного подтверждения, хотя, в целях установления истины, дело дошло до очных ставок. Что же касается характера подозреваемого, то все свидетели дружно заявляли, что "...Савельев был нрава кроткого, тихого и никогда не доходил до буйственности".

К 20 сентября 1860 г., окончив опрос свидетелей, комиссия подготовила заключение, в котором основной причиной гибели клипера "Пластун" признавался случайный взрыв вследствие нарушения правил содержания крюйт-камеры. По поводу иной версии комиссия полагала: "К заключению же об умышленности взрыва могут приводить следующие факты: Савельев, кроме своей прямой обязанности [артиллерийского содержателя] исполнял должность палубного и должен был смотреть за порядком в кубрике, на который командир и старший офицер особенно налегали. Савельев был человек ленивый, беспечный и не совсем трезвый. Строгость же командира и старшего офицера нередко доходила до того, что кроме телесных наказаний ставили его на ванты, привязывали к бушприту и били по лицу, так что редкий день мог пройти ему без обид. Понятно, что такая жизнь в течение трех лет могла довести человека до отчаяния; перед самым же взрывом старший офицер приказал ему идти на бак для наказания по окончании работы. Савельев же, с некоторого времени предававшийся излишнему употреблению вина, - и, как должно полагать, в утешение от испытываемых им взысканий - в этот день также выпил двойную порцию рому, и хотя после этого прошло 5 часов - но, работая в душной и тесной крюйт-камере, доведенный побоями и угрозами до крайности, он под влиянием предстоящего наказания мог при своей бесхарактерности и малодушии в минуту досады решиться положить всему конец, лишив себя жизни вместе со всеми сослуживцами на клипере. Нельзя же однако не заметить, что большинство сослуживцев его отвергает возможность этого умысла, предполагаемого только кондуктором Федоровым".

О том, что члены комиссии, ознакомившись с рапортом А.А. Попова, разделяли его точку зрения, свидетельствуют следующие строки: "...необходимо подвергнуть совершенному пересмотру правила и постановления относительно артиллерийской части на корабле и, главное, ее личного состава. Положение заведывающих на судах этой частию, для которых строится, можно сказать, самый корабль и издерживается весь морской бюджет, необходимо возвысить до уровня, на котором стоит современная наука артиллерия, дабы отсутствие самостоятельности не вселяло в них полного равнодушия к своей важной специальности".

Выводы следственной комиссии передали в Морской генерал-аудиторат, где, еще раз ознакомившись с материалами дела, составили собственное заключение, положения которого отличаются точностью и емкостью определений. Вот, например, рассуждение о причине катастрофы: "Какая была причина произошедшего на клипере взрыва? Гибель клипера, гибель главных распорядителей на нем, гибель людей, которые в минуту взрыва находились в крюйт-камере или вблизи оной не позволяют, конечно, при самом строгом исследовании дела ожидать вполне точного и определительного на вопрос сей ответа".

Версия о предумышленности взрыва оценивалась следующим образом: "Нельзя не прийти к убеждению, что человек не с злодейскими наклонностями может решиться на подобное злое дело не иначе как в минуту совершенного опьянения, доходящего до самозабвения, или как в порыве яростного умоисступления, затмевающего всякое со знание о своем действии, но ничто в настоящем деле не дает повода к предположению, чтобы кондуктор Савельев находился в таком состоянии... Учитывая показания сослуживцев артиллерийского содержателя Морской Генерал-Аудиторат, имея в виду, что не только участь подсудимого, но и память умершего человека должны быть дороги для судящих, полагает: устранить всякое подозрение на погибшего кондуктора Савельева в учинен и и умышленного взрыва".

Не обошли вниманием морские юристы и приемы "дисциплинарной практики", применявшиеся на клипере: "Действительно, из дела об наруживается, что обращение командовавшего клипером [лейтенанта В.Р. Дистерло] и старшего офицера [лейтенанта Я.Н. Розенберга] с командою вообще и с кондуктором Савельевым в особенности не отличалось человеческой обходительностью и, сопровождаясь превышением власти, заслуживает всяческого порицания. Так, из совокупности показаний надо заключить, что командовавший клипером и старший офицер считали побои своими руками делом обыкновенным, тогда как подобное взыскание не только не дозволяется положением об исправительных наказаниях, но ввиду достоинства службы, ввиду собственного достоинства офицеров и в предупреждение дурных последствий строго воспрещается начальством, и никогда флотский офицер, истинно понимающий свой долг, не должен обращаться к подобному способу излияния своего неудовольствия... В сих-то причинах, могших поселить нелюбовь и неприязненные чувства в нижних чинах к командовавшему клипером и старшему офицеру и заключается, по мнению Морского Генерал-Аудитората, объяснение того - почему появилась мысль о возможности умышленного взрыва со стороны кондуктора Савельева".(3)

В заключение подробно перечислялись все нарушения правил хранения боеприпасов, допущенные на "Пластуне", и следовал вывод: "... обнаруживавшиеся из следственного дела упущения и противозаконные действия должны быть единственно отнесены к вине командовавшего клипером и старшего офицера лейтенантов барона Дистерло и Розенберга, за что и следовало бы, по важности оных, предать их военно-морскому суду, но за смертию обоих заключения об этом не делать".

Если принимать во внимание "человеческий фактор", то гибель клипера "Пластун" вполне закономерна. Командир-самодур, безгласные офицеры и забитые нижние чины - плохое сочетание. Матросы думали о том, как бы лишь не попасться на глаза командиру или старшему офицеру, чем о выполнении своих служебных обязанностей. И как следствие - грубейшие нарушения командиром клипера требований Морского устава, на которые никто из подчиненных не осмелился хоть обратить внимание, а в итоге - взрыв.

Морской генерал-аудиторат предложил считать гибель клипера "Пластун" несчастным случаем, а поскольку виновники катастрофы, как прямые, так и косвенные, погибли, то все убытки "принять на счет казны". 14 ноября 1860 г. император Александр II, ознакомившись с предоставленным ему заключением, наложил резолюцию: "Быть по сему".

Еще до окончания следственного дела редактор журнала "Русский инвалид" полковник П.С. Лебедев получил из Парижа письмо от профессора Дюбюэ (du Buet) и частный вексель на 60 франков, которые автор письма просил, не называя его имени, передать вдовам и сиротам моряков, погибших на клипере "Пластун". Письмо и вексель П.С. Лебедев передал в Морское министерство, добавив от себя, что ввиду незначительности суммы (16 руб. 4 коп. по курсу того времени), целесообразно все передать деньги какому-нибудь одному лицу. Обо всем этом директор Инспекторского департамента вице-адмирал Н.К. Краббе доложил Великому князю Константину Николаевичу, который 9 октября 1860 г. лично отправил в Париж благодарственное письмо.

В январе следующего года начальник штаба главного командира Кронштадтского военного порта капитан 1 ранга В.А. Римский-Корсаков (входивший, кстати, в состав следственной комиссии) писал директору Канцелярии Морского министерства генерал-майору С.А. Грейгу: "По справкам найдено, что из числа потонувших нижних чинов женатых было двое, Николай Богданов и Федор Сергеев. Жены обоих живут в деревнях у родителей [в] Новгородской и Вологодской губерниях, и у первой есть 17-летний сын, прижитый еще в крестьянстве, а у последней детей нет. Положение этих двух семейств, по-моему, мнению вполне обеспечено, а потому не примите ли вы на себя труд предложить Г. du Buet, если он живет в Петербурге, передать эти деньги одному из семейств нижних чинов, погибших при падении моста в Кронштадте на доке. Тогда приношение Г. du Buet, не изменяя цели своего назначения, могло бы принести более существенную пользу". Пришлось С.А. Грейгу напомнить будущему директору Морского Корпуса, что "...приняв эти деньги, мы тем самым обязались исполнить его [du Buet] волю", тем более что управляющий Морским министерством адмирал Н.Ф. Метлин "...полагает справедливым выдать вышеозначенные [деньги] вдове матроса Федора Сергеева, не имеющей подобно вдове Богдановой взрослого сына, который мог бы ее прокормить".

8 февраля 1861 г. главный командир Кронштадтского порта вице-адмирал Ф.М. Новосильский уведомил канцелярию министерства: "...я распорядился отправить [деньги] Вологодской Губернии в Тотемский уездный суд, для выдачи вдове матроса Федора Сергеева, Авдотье Андреевой". Трудно сказать, какие чувства испытывала бедная женщина, получая из рук уездного капитан-исправника последнюю весточку в память о муже. Этого мы никогда не узнаем, как, впрочем, навсегда останутся для нас загадкой и истинная причина гибели на клипере "Пластун".

Попробуем еще раз проанализировать фактические причины катастрофы. В записке из следственного дела о гибели клипера говорится:

"...Взрыв послышался команде различно: одним - как выстрел, другим - как шум, некоторые же объяснили: матрос Максим Алексеев, находившийся в момент взрыва на кубрике, между фак-мачтой и крюйт-камерой, на левой стороне - что почувствовал в ушах, как бы визг; машинист Картерьев, бывший тогда у камбуза - что слышал треск и гул; матрос Кубасов, бывший на рубке, говорит: "зашумело и затрещало"; юнга Мартов, стоявший у фор-люка - что услышал трескотню внизу вроде дроби, после чего показался белый дым из входного люка крюйт-камеры и за дымом последовал взрыв.

Мичман Березин отозвался, что взрыв начался звуком вроде неединовременного ружейного залпа, а тотчас за сим последовал взрыв и на шканцах полетели обломки, что продолжалось несколько секунд.

По мнению лейтенанта Литке, крюйт-камера во время работы в ней могла наполниться пороховой пылью, в поспешности кончить работу, легко могли задеть ящик или лядунку с ударными трубками, которые оставались в выходе крюйт-камеры. Юнга Мартов говорил ему [Ф.П. Литке], что слышал, как сперва начали лопаться трубки, поэтому Литке думает, что несчастье произошло от ударной трубки, на которую могли наступить или надавить ящиком при передвижении их со своих мест.

Юнга Мартов и горнист Партофель также полагают, что взрыв случился от воспламенения ударных трубок..."

Видимо, роковую роль сыграли все-таки они. Мичман Е.В. Березин совершенно справедливо предположил, что уставший и задерганный кондуктор П.Савельев мог в сердцах швырнуть медный пороховой ящик на стеллаж. От толчка с полки сорвался кокор с ударными трубками, и одна из них взорвалась, ударившись о палубу. Сразу же за ней стали взрываться отдельные кучки сметенной, но не убранной пороховой пыли на палубе (вспомним "беспорядочные ружейные выстрелы"), ну а затем произошел взрыв основной массы пороха. Это только версия, истинная причина взрыва, по-видимому, навсегда останется загадкой.

ПРИЛОЖЕНИЕ 1.

ПРИКАЗ ГЛАВНОГО КОМАНДИРА КРОНШТАДСТКОГО ПОРТА ПО ШТАБУ КРОНШТАДТ, НОЯБРЯ 28 ДНЯ 1860 ГОДА, №367

Морской Генерал-Аудиторат, по рассмотрении следственного дела, произведенного особою комиссией, наряженной по повелению Его Императорского Высочества Генерал-Адмирала, для исследования причин гибели клипера "Пластун", возвращавшегося в Кронштадт во 2-м Амурском отряде, полагал: 1) Гибель клипера "Пластун", происшедшую от порохового взрыва в крюйт-камере, случившегося 18 августа сего года в 5-ть часов 8 минут по полудни, в широте 57°45', долготе 20°5' 0 от Гринвича, отнести к несчастию по неосторожности, вследствие бывших на одном беспорядков по содержанию артиллерийской части, 2) Так как виновные в сих беспорядках погибли при последовавшем взрыве, то дело оставить без дальнейших последствий, а убытки по стоимости клипера и всего бывшего на нем и у нижних чинов казенного имущества, равно издержки употребленные при обследовании сего дела, принять на счет казны, 3) Спасшимся с клипера "Пластун" офицерам, медику и нижним чинам, как ни в чем не причастным к гибели клипера, выдать не в зачет, на основании 641 стат. 11 книги Свода Морских Уголовных Постановл. по 1-му продолж., офицерам полугодовые, а нижним чинам годовые оклады жалованья и сверх того выдать нижним чинам обмундирование, какое кому следовать будет.

По всеподданнейшем докладе такового положения Генерал-Аудитората ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ последовала в 14 день сего ноября собственноручная ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА резолюция "быть по сему".

О таком Высочайше утвержденном положении Генерал-Аудитората, объявляю по Управлению Кронштадтского Порта, для должного кому следует исполнения об отнесений на счет казну убытков от гибели клипера "Пластун" и об истребовании спасшимся чинам законных выдач за понесённые убытки.

Вице-Адмирал Новосильский

РГАВМФ, ф. 930, оп. 4, л.л. 18, 18 об (типографский оттиск)

ПРИЛОЖЕНИЕ 2.

СПИСОК офицеров и нижних чинов, находившихся на клипере "Пластун" 18 августа 1860г.

ПОГИБЛИ: Командир клипера лейтенант барон Дистерло Вильгельм Рейнгольдович Старший офицер лейтенант Розенберг Яков Николаевич Вахтенный начальник лейтенант Гаврилов Николай Прокофьевич Ревизор мичман Леман Владимир Павлович Старший штурман прапорщик КФШ Евдокимов Михаил Евдокимович Младший штурман прапорщик КФШ Кочетов Александр Матвеевич Вольнонаемный механик Гольм Адольф Квартирмейстеры: Перфильев Константин, Плотников Иван Артиллерийский кондуктор Савельев Петр Баталер Давыдов Николай Фельдшер Будников Степан Писарь Леонтьев Иван Подшкипер Фельдун Дмитрий Матросы: Богданов Николай, Николаев Михель, Шумилов Николай, Годовиков Иезекиль, Кондаков Лаврентий, Никифоров Яков, Алис Ян, Семичев Степан, Сорвачев Иван, Лукин Тимофей, Козлов Леонтий, Герасимов Никита, Клещин Федор, Лайман Юрий, Лестон Юрий, Алирин Ян, Мойсеев Ефим, Сизов Александр, Тофер Самур, Зубарев Иван, Чункур Мартын, Энглит Ян, Сергеев Федор, Худобин Василий, Кочаровский Михайло [Михаил], Золотов Иван, Шикин Осип, Боярский Станислав, Катышев Перфилий, Скавронский Станислав, Каис Ада [Адо], Фельт Адам, Рыкард Адам, Ситкарев Алексей, Маслов Федор, Смирнов Ермолай, Иванов Филипп, Степанов Ефим, Бело Замель, Бобиновский Семен, Кузнецов Петр, Тонс Густав, Шмаков Григорий, Климов Яков Машинисты: Фомин Павел, Красов Кузьма Кочегары: Леканов Иван, Попов Александр, Летунян Гаврило [Гаврила], Зинин Николай Мастера 4-го рабочего экипажа: Павлов Епифан, Филатов Сазон. Юнги 1-го учебного экипажа: Индриков Юган [Юхан], Эриксон Густав

СПАСЕНЫ: Вахтенные начальники: лейтенант Литке Федор Петрович, мичман Березин Евгений Васильевич, мичман Кноринг Александр. Младший врач Иогансон Эскард* Боцманмат Ларионов Дмитрий Квартирмейстеры: Комчинский Казимир, Рыбаков Федор (умер в Морском госпитале в Ревеле) Артиллерийский кондуктор Федоров Василий Матросы: Алексеев Максим, Симблас Густав, Партофель Франц, Плумба Юган [Юхан], Кальян Ян, Кубасов Венедикт, Рогальский Густав, Сарапов Михель, Макаров Кирим, Самоутин Иван, Федосеев Андрей, Семенов Петр, Котышев Николай Машинисты: Картерьев Михайло [Михаил], Соболевский Андрей Кочегары: Иванов Василий, Катышев Константин, Андреев Михайло [Михаил], Пель Ян, Ушаков Андрей, Филиппов Андрей Мастер 4-го рабочего экипажа Лукичев Николай Мастера 5-го рабочего экипажа: Нималов Виктор, Крутиков Ульян Юнги 1-го учебного экипажа: Новоселов Иван, Мартов Август

* Так в оригинале. Правильнее - Эккард - Прим. автора

РГАФМФ, ф. 33, оп. 1, д. 1194, лл. 7, 7об, 8, 8об, оригинал Дополнительно использовались документы РГАВИФ, ф.406 (послужные и формулярные списки чинов Морского ведомства).

(1) Пампуши - большие башмаки, сшитые из кожи, войлока или сплетенные из волоса. В целях предосторожности они надеваются на обувь при входе в места хранения дымного пороха и других взрывчатых веществ. Здесь и далее примечания автора. Авторские уточнения в тексте приводятся в скобках - [...].

(2) Плотник, мастер по изготовлению деревянных бочек.

(3) Здесь уместно вспомнить об одном персонаже рассказа К.М. Станюковича "Куцый" - лейтенанте фон Беринге, старшем офицере на одном из винтовых корветов, который своими придирками так восстановил против себя всю команду, что командиру корабля пришлось принять меры для списания на берег не в меру ретивого служаки. Кто знает, может быть именно барон В. Р. Дистерло послужил прототипом столь отрицательного персонажа?