Неосведомленность Гитлера,
как, впрочем, и Герин-
га и Риббентропа, относительно намерений
Соединенных
Штатов Америки можно было охарактеризовать
как полное
невежество*. И хотя их политика
сводилась к тому, чтобы
стараться удержать Америку от вступления
в войну, они,
как и их предшественники в Берлине
в 1914 году, не вос-
принимали всерьез военный потенциал
янки. Еще 1 октяб-
ря 1939 года немецкий военный атташе
в Вашингтоне ге-
нерал Фридрих фон Бёттихер рекомендовал
ОКВ не
беспокоиться по поводу появления
американских экспеди-
ционных сил в Европе. Далее, 1 декабря,
он сообщал своим
начальникам в Берлине, что американское
вооружение
* Примеры странных взглядов Гитлера
на Америку уже приводи-
лись в предыдущих главах, однако
в захваченных архивах министерства иностранных дел имеется поразительный
документ, свидетельствующий о представлениях фюрера о Соединенных Штатах
как о государстве.
12 марта Гитлер имел продолжительную
беседу с немецким экспертом Колином Россом, недавно вернувшимся из США,
где он читал лекции, внося свою лепту в нацистскую пропаганду. Когда Росс
заметил, что в Соединенных Штатах превалирует «империалистическая тенденция»,
Гитлер, согласно стенографическим записям доктора Шмидта, спросил,
«не усилит ли эта империалистическая
тенденция желания присоединить к Соединенным Штатам Канаду, что усугубит
антианглийские настроения».
Следует признать, что советники
Гитлера по США не способство-
вали получению более объективного
представления об этой стране. Во время вышеупомянутой беседы Росс, пытаясь
ответить на вопросы Гитлера о том, почему Америка настроена против Германии,
в числе других доводов привел следующий: «...Дополнительным фактором ненависти
против Германии... является чудовищная мощь еврейства, которое с поистине
фантастической изобретательностью и мастерством ведет борьбу против всего
немецкого и национал-социалистского...»
Затем Колин Росс рассказал о Рузвельте,
который, по его убежде-
нию, является врагом фюрера по причинам
личной жажды власти. Он пришел к власти в тот же год, что и фюрер, и ему
приходится
наблюдать, как фюрер осуществляет
свои грандиозные планы, в то
время как он, Рузвельт, своих целей
не достиг. Он тоже привержен
идеям диктатуры, в некотором отношении
почти аналогичным наци-
онал-социалистским. И именно осознание,
что фюрер добился своей Цели, в то время как он, Рузвельт, ее не добился,
породило у последнего патологическое желание выступать на мировой арене
в качестве соперника Гитлера. После того как Колин Росс ушел, фюрер заметил,
что он очень интеллигентный человек, у которого, бесспорно, много хороших
идей. - Прим. авт.
неадекватно «агрессивной военной
политике», и добавлял,
что генеральный штаб в Вашингтоне
«в отличие от госде-
партамента, проводящего бесплодную
политику ненависти
и Рузвельта с его импульсивной политикой,
часто основан-
ной на переоценке американской военной
мощи, по-пре-
жнему относится с пониманием к Германии
и ведению ею
войны». В своем первом донесении
Бёттихер отмечал, что
«Линдберг и знаменитый воздухоплаватель
Рикенбакер»
выступают за то, чтобы Америка воздержалась
от вступле-
ния в войну. Несмотря на его невысокое
мнение об амери-
канской военной мощи, к 1 декабря
он пришел к выводу:
«Соединенные Штаты все же вступят
в войну, если придут
к убеждению, что нависает угроза
Западному полушарию», -
и предупреждал об этом ОКВ.
Ганс Томсен, немецкий поверенный
в делах в Вашинг-
тоне, прилагал усилия, чтобы довести
до своего невеже-
ственного министра иностранных дел
некоторые сведения о
США, очень важные для Германии.
18 сентября, когда
польская кампания приближалась к
завершению, он преду-
преждал Вильгельмштрассе: «...Симпатии
подавляющего боль-
шинства американского народа на
стороне наших врагов...
Америка убеждена в виновности Германии
в этой войне». В
том же самом донесении он указывал
на страшные послед-
ствия любой попытки Германии осуществить
диверсии в
Америке и настаивал, чтобы никакие
подобные акции не
предпринимались. Эта его просьба,
по-видимому, не была
воспринята в Берлине со всей серьезностью,
ибо 25 января
1940 года Томсен вновь писал в Берлин:
«Насколько мне стало известно,
американец немецкого про-
исхождения, некто фон Хаусбергер,
и немецкий гражданин
Вальтер, оба из Нью-Йорка, по
указанию немецкого абвера
якобы собираются предпринять
диверсии против объектов
американской военной промышленности.
Фон Хаусбергер, по
слухам, располагает детонаторами,
спрятанными в его доме».
Томсен просил Берлин воздержаться
от подобного рода
акций:
«Нет более надежного способа подтолкнуть
Америку к
вступлению в войну, чем прибегая
к действиям, которые
однажды, перед мировой войной,
уже привели Америку в стан
наших противников и, между прочим,
ни в коей мере не
помешали развертыванию военной
промышленности Соеди-
ненных Штатов».
Кроме того, как добавлял он, «обе
эти личности ни в
каком отношении не годятся для действий
в качестве аген-
тов абвера».
С ноября 1938 года, когда Рузвельт
отозвал американско-
го посла в Берлине в знак протеста
против устроенных
нацистами еврейских погромов, дипломатическая
служба в
обеих странах не была представлена
послами. Торговля едва
сочилась тонкой струйкой, главным
образом, вследствие аме-
риканского бойкота, а теперь и вовсе
прекратилась под
воздействием английской блокады.
4 ноября 1939 года после
голосования в сенате и палате представителей
было снято
эмбарго на вывоз оружия - тем самым
был открыт путь для
доставки американского оружия западным
союзникам. Имен-
но на фоне быстро ухудшающихся отношений
Самнер Уэл-
лес прибыл 1 марта 1940 года в Берлин.
За день до его приезда, то есть 29
февраля, Гитлер
предпринял необычный шаг, издав
секретную «Директиву
по ведению переговоров с мистером
Самнером Уэллесом».
Директива требовала проявления на
переговорах сдержанно-
сти с немецкой стороны и рекомендовала,
«насколько это
удастся, дать возможность говорить
Уэллесу». Затем пере-
числялись пять пунктов — ими должны
были руководство-
ваться все высшие чиновники, которым
предстояло прини-
мать специального американского
посланника. Основной
довод немцев сводился к следующему:
не Германия объяви-
ла войну Англии и Франции, а наоборот;
фюрер предлагал
в октябре заключить мир, но его
предложение отвергли;
Германия приняла вызов; военные цели
Англии и Франции
сводились к «уничтожению германского
государства», по-
этому у Германии нет иной альтернативы,
кроме продолже-
ния войны.
«От обсуждения конкретных политических
вопросов, —
указывалось далее в директиве
Гитлера, — таких, как вопрос
о будущем польского государства,
следует уклоняться, на-
сколько это возможно. В случае
если Уэллес поднимет такого
рода вопросы, в ответ следует
сказать, что такие вопросы
решаются мной. Само собой разумеется,
полностью исключа-
ется обсуждение таких вопросов,
как Австрия и протекторат
Богемии и Моравии... Следует
избегать заявлений, которые
могут быть интерпретированы...
как означающие, что в на-
стоящее время Германия в какой-либо
мере заинтересована в
обсуждении возможностей достижения
мира. Напротив, у
мистера Уэллеса не должно быть
ни малейших основании со-
мневаться в том, что Германия
решительно настроена побе-
доносно завершить эту войну...»
Не только Риббентроп и Геринг, но
и сам фюрер следо-
вали букве этой директивы, когда
они, каждый в отдельно-
сти, встречались с Уэллесом соответственно
1, 3 и 2 марта.
Судя по обстоятельным записям бесед,
которые делал док-
тор Шмидт (эти записи были обнаружены
среди захвачен-
ных документов), у американского
дипломата, человека не-
разговорчивого и циничного, должно
было сложиться
впечатление, будто он, если верить
собственным ушам, ока-
зался в психиатрической лечебнице.
Каждый из большой
тройки нацистских заправил излагал
Уэллесу свою фальси-
фицированную версию, в которой факты
были фантастичес-
ки искажены и даже простейшие слова
теряли свое значе-
ние*. Подписав 1 марта директиву
о подготовке операции
«Везерюбунг», Гитлер на следующий
день, принимая Уэлле-
са, утверждал, что целью западных
союзников в войне явля-
ется уничтожение, а целью Германии
— мир. Своему собе-
седнику он прочитал целую лекцию
о том, какие усилия он
прилагал, чтобы поддерживать мир
с Англией и Францией.
* В присутствии Уэллеса Геринг восклицал,
что он, фельдмаршал,
мог бы заявить перед богом и всем
миром: «Германия не хотела этой воины. Она была навязана ей... Но что ей
оставалось делать, когда другие хотели ее уничтожить?» - Прим. авт.
«Незадолго до начала войны английский
посол сидел на том
же самом месте, где сидел сейчас
Уэллес, и фюрер сделал ему
величайшее за всю свою жизнь предложение».
Все его предложения англичанами были
отвергнуты, и
теперь Англия прилагала усилия,
чтобы уничтожить Герма-
нию. Поэтому Гитлер считал, «что
конфликт придется дове-
сти до конца... что не может быть
иного решения, чем
борьба не на жизнь, а на смерть».
Неудивительно, что Уэллес доверительно
сказал Вайцзе-
керу и повторил Герингу: если Германия
решительно на-
строена добиваться военной победы
на Западе, то его поез-
дка в Европу «оказалась бесцельной...
и больше сказать ему
нечего».
Хотя Уэллес на переговорах с немцами
подчеркивал, что
услышанное им из уст европейских
государственных деяте-
лей в ходе поездки предназначено
только для ушей прези-
дента, тем не менее он посчитал
разумным проявить неко-
торую неосторожность и рассказать
и Гитлеру, и Герингу, что у него был «долгий, конструктивный и полезный»
раз-
говор с Муссолини и что, по мнению
дуче, «все еще имеется
возможность установить в Европе
прочный и длительный
мир». Если таковы были мысли итальянского
диктатора, то
немцы решили, что самое время поправить
своего союзника.
Мир — да, но только после оглушительной
немецкой победы
на Западе.
Отсутствие ответа от Гитлера на письмо
Муссолини от
3 января вызывало у дуче все большее
недовольство. В те-
чение целого месяца посол Аттолико
выяснял у Риббентро-
па, когда можно ожидать ответа,
и намекал при этом, что
отношения Италии с Францией и Англией,
как и торговля
с ними, улучшаются.
Эта торговля, включавшая продажу
итальянских военных
материалов, раздражала немцев, которые
без конца заявляли
в Риме протесты, утверждая, что
она чрезмерно помогает
западным союзникам. Посол фон Макензен
по-прежнему
докладывал своему другу Вайцзекеру
о «серьезной обеспоко-
енности» по поводу отношений с Италией.
Вайцзекер и сам
опасался, что если ответ на письмо
Муссолини задержится,
то это предоставит дуче свободу
действий и он и Италия
могут быть потеряны для Германии
навсегда.
И тут Гитлеру представился благоприятный
случай. 1 марта
англичане объявили, что заблокировали
поставку немецкого
угля морем через Роттердам в Италию.
Это был тяжелый
удар по итальянской экономике. Он
вызвал у дуче яростное
возмущение против англичан и в то
же время дал толчок для
потепления отношений с немцами,
которые тут же пообе-
щали изыскать средства доставки
угля по железным дорогам.
Воспользовавшись этими благоприятными
для Германии
обстоятельствами, Гитлер 8 марта
подготовил ответное письмо
Муссолини, которое Риббентроп через
два дня лично доста-
вил в Рим.
Фюрер не извинялся за задержку с
ответом на письмо
дуче, но в весьма корректном тоне
детально излагал свои
замыслы почти по каждому вопросу,
проявив такое много-
словие, каким не отличался ни в
одном предыдущем письме,
адресованном итальянскому партнеру.
Он оправдывал нацист-
ский альянс с Россией, оставление
финнов на произвол
судьбы, полное уничтожение польского
государства.
«Если бы я вывел германские войска
из генерал-губернатор-
ства, это не принесло бы умиротворения
Польше, а вызвало бы
страшный хаос. И церковь оказалась
бы не в состоянии осуще-
ствлять свою функцию восхваления
Всевышнего, а священни-
кам отрубили бы головы...»
Что касается визита Самнера Уэллеса,
продолжал Гит-
лер, то американец ничего не добился.
Фюрер по-прежнему
полон решимости предпринять наступление
на Западе. Он
понимает, «что предстоящий поход
не из легких, что это
будет ожесточеннейшее в истории
Германии сражение... сра-
жение не на жизнь, а на смерть».
И тут, как опытный игрок, делающий
хорошую подачу,
Гитлер предлагает Муссолини вступить
в войну:
«...Дуче, не может быть никаких
сомнений в том, что
исход войны решит также и будущее
Италии... Наступит
день, и Вы столкнетесь с теми
самыми противниками, кото-
рые сегодня сражаются против
Германии... Я также понимаю,
что судьбы наших двух стран,
наших народов, наших револю-
ций и наших режимов неразрывно
связаны...
И наконец, позвольте заверить
Вас, что, несмотря на все,
я верю, рано или поздно судьба
заставит нас сражаться бок
о бок, то есть и Вам не избежать
этого вооруженного стол-
кновения независимо от того,
как отдельные аспекты нынеш-
ней ситуации развиваются сегодня,
и тогда Ваше место, как
никогда раньше, будет рядом с
нами, точно так же, как мое
место — рядом с Вами».
Муссолини был польщен содержанием
письма и тотчас
заверил Риббентропа в своем глубоком
убеждении, что его
место «на огневом рубеже», на стороне
Гитлера. Нацистский
министр иностранных дел со своей
стороны, не теряя вре-
мени, старался умаслить гостеприимного
хозяина. Фюрер,
сказал он, «глубоко возмущен последними
шагами англи-
чан, пытавшихся блокировать доставку
в Италию немецкого
угля морем». Сколько угля требуется
итальянцам? От 500 до
700 тысяч тонн в месяц, отвечал
Муссолини. Германия го-
това, бойко заверил Риббентроп,
поставлять миллион тонн
ежемесячно и обеспечить железнодорожный
транспорт для
его доставки.
11 и 12 марта состоялись две продолжительные
встречи
этих деятелей при участии Чиано,
и стенографические запи-
си доктора Шмидта свидетельствуют,
что Риббентроп на них
в полной мере проявил свою претенциозность.
Хотя име-
лись более важные вопросы, нуждавшиеся
в согласовании,
немецкий министр иностранных дел
вытащил на свет пере-
каченные польские дипломатические
депеши из западных
столиц, чтобы показать «чудовищную
вину Соединенных
Щтатов в этой войне».
«Министр иностранных дел пояснил,
что эти документы
показывают особо зловещую роль
американских послов Булчи-
та (Париж), Кеннеди (Лондон)
и Дрекселя Биддла (Варшава)...
Они дают лишь в общих чертах
представление о тех махина-
циях еврейско-плутократических
клик, под влиянием которых
при поддержке Моргана и Рокфеллера
оказались все, включая
самого Рузвельта».
В течение нескольких часов надменный
нацистский ми-
нистр иностранных дел самовлюбленно
витийствовал, выка-
зывая при этом привычное для него
незнание обстановки в
мире, подчеркивая общность судеб
двух фашистских госу-
дарств, делая акцент на том, что
Гитлер вскоре предпримет
наступление на Западе, в течение
лета разобьет французс-
кую армию и выгонит англичан с континента
еще «до окон-
чания года». Муссолини в основном
слушал, лишь изредка
делая замечания, сарказм которых,
очевидно, не доходил до
нацистского министра. Когда, например,
Риббентроп высо-
копарно заявил, что «Сталин отвергает
идею мировой рево-
люции», дуче, как свидетельствует
запись Шмидта, возра-
зил: «И вы этому действительно поверили?»
Когда Риббентроп
сказал, что «нет ни одного немецкого
солдата, который бы
не верил, что победа будет достигнута
в этом году», Муссо-
лини заметил: «Это исключительно
интересно». В тот вечер
Чиано записал в своем дневнике:
«После беседы, когда мы остались
вдвоем, Муссолини ска-
зал, что не верит ни в немецкое
наступление, ни в полный
успех немцев».
Итальянский диктатор обещал изложить
свою точку зре-
ния на совещании, намеченном на
следующий день. Риб-
бентроп почувствовал некоторую обеспокоенность
по поводу того, какой она, эта точка зрения, может оказаться, и
телеграфировал фюреру, что ему не
удалось хотя бы прояс-
нить замыслы дуче.
Но оснований для беспокойства не
было. Муссолини - на
следующий день предстал совсем другим
человеком. Совер-
шенно неожиданно, как замечает Шмидт,
он «стал высту-
пать в поддержку войны». Вопрос
заключается не в том,
говорил он Риббентропу, вступит
ли Италия в войну на
стороне Германии, а когда. Вопрос
времени «крайне дели-
катен», ибо ему не следует вмешиваться,
пока не будут
завершены все приготовления у партнера,
чтобы не обреме-
нять его дополнительными заботами.
«Во всяком случае он должен заявить
на этот раз со всей
ясностью, что Италия в финансовом
отношении не в состо-
янии выдержать длительную воину.
Он не может позволить
себе расходовать по миллиарду
лир ежедневно, как это делают
Англия и Франция».
Это заявление на некоторое время
привело, очевидно, в
замешательство немецкого министра,
и он попытался было
вынудить дуче назвать конкретную
дату вступления Италии в
войну, но тот, проявляя осмотрительность,
старался не свя-
зывать себя обязательствами. «Наступит
момент, когда четко
определятся отношения Италии с Францией
и Англией, то
есть произойдет разрыв отношений
с этими странами», -
сказал Муссолини и добавил, что
спровоцировать такой раз-
рыв не составит особого труда. Сколько
ни упорствовал Риб-
бентроп, он так и не добился, чтобы
Муссолини назвал кон-
кретную дату. Очевидно, Гитлеру
самому придется вмешаться
в это дело. Затем нацистский министр
иностранных дел пред-
ложил провести очередную встречу
между двумя вождями в
Бреннере во второй половине марта,
после 19-го, с чем Мус-
солини охотно согласился. Риббентроп,
между прочим, даже
словом не обмолвился о планах Гитлера
оккупировать Данию
и Норвегию. Существуют такие секреты,
о которых не изве-
щают своего союзника, даже если
оказывают на него давле-
ние, чтобы перетянуть его на свою
сторону.
Хотя ему и не удалось выяснить у
Муссолини конкрет-
ную дату вступления в войну, все
же немецкий министр
вырвал у дуче обязательство вступить
в нее. «Если он хотел
усилить союз держав оси, - писал
Чиано в дневнике, - то
он этого добился». По возвращении
Самнера Уэллеса в Рим
после посещений Берлина, Парижа
и Лондона он вновь
встретился с Муссолини 16 марта
и обнаружил в нем рази-
тельную перемену.
«Казалось, он сбросил с себя какой-то
огромный груз, ~~
писал позднее Уэллес. - ...Я
часто размышлял, не решился ли
он за две недели, прошедшие со
времени моего первого визита
в Рим, перейти Рубикон, а во
время визита Риббентропа
втянуть Италию в войну».
Уэллесу не было надобности удивляться
этому. Как толь-
Риббентроп в своем специальном поезде
покинул Рим,
колеблюшийся итальянский диктатор
стал сомневаться, пра-
ильно ли он вел себя с немецким
министром иностранных
«Он опасается, - записал Чиано в
своем дневнике 12 Map-
1, что зашел слишком далеко, дав
обязательство вступить
войну против западных союзников.
Теперь он хотел бы
убедить Гитлера не предпринимать
наступления на суше и
надеется добиться этого во время
встречи на Бреннерском
перевале». Однако Чиано, каким бы
ограниченным он ни
был, предвидел, чем все кончится.
«Нельзя отрицать того, -
писал он в дневнике, - что дуче
восхищен Гитлером, причем
восхищение это связано с какими-то
глубоко укоренивши-
мися в его мозгу понятиями. Фюрер
добьется от дуче значи-
тельно больше, чем Риббентроп».
Это было правдой, но с
некоторыми оговорками, в чем мы
вскоре убедимся.
Едва Риббентроп вернулся в Берлин,
как тут же (13 мар-
та) позвонил Чиано, передав просьбу
провести встречу в
Бреннере раньше, чем было договорено,
а именно 18 марта.
«Немцы просто невыносимы! - взорвался
Муссолини. - Они
не дают времени ни вздохнуть, ни
обдумать вопрос». Тем не
менее он согласился с новой датой.
«Дуче нервничает, - отмечает Чиано
в дневнике. - До
настоящего времени он питал иллюзии,
что реальную войну
вести не придется. Перспектива
предстоящего столкновения,
в котором он может остаться в
стороне, беспокоила его и,
выражаясь его словами, унижала».
Падал снег, когда утром 18 марта
1940 года поезда двух
диктаторов приближались к небольшой
приграничной стан-
ции у Бреннерского перевала. Эта
встреча, как некая уступ-
ка Муссолини, состоялась в его личном
вагоне, но говорил
почти все время только Гитлер. Вечером
Чиано в своем
дневнике подвел итоги этого совещания:
«Совещание скорее напоминает монолог...
Все время гово-
рит Гитлер... Муссолини слушает
его с интересом и внимани-
ем. Он говорит мало и подтверждает
свое намерение идти
вместе с Германией. Он оставляет
за собой лишь выбор вре-
мени вступления в войну».
Далее Муссолини сказал, когда ему
наконец представи-
лась возможность вставить хотя бы
слово, что «невозможно
ставаться нейтральным до окончания
войны. Сотрудниче-
ство с Англией и Францией немыслимо.
Мы их ненавидим.
Поэтому вступление Италия в войну
неизбежно». Гитлер
потратил более часа на то, чтобы
убедить дуче в этом, если
конечно, Италия не хочет остаться
в стороне и, как он
добавил, превратиться во «второстепенную
державу». Цц
ответив на главный вопрос, к удовлетворению
фюрера, дуч»
начал выдвигать условия, позволявшие
ему не связывать
себя конкретными обязательствами.
...Большой проблемой являются
сроки вступления... Для этого
необходимо выполнить одно условие.
Италии предстоит «очень
хорошо подготовиться»... Финансовое
положение не позволяет
ей вести затяжную войну... Он
спросил у фюрера, угрожает ли
Германии какая-либо опасность,
если наступление будет отсро-
чено. Он не думает, что такая
опасность существует... Иначе
он завершил бы спои военные приготовления
в три-четыре ме-
сяца и не оказался в затруднительном
положении, видя, как его
товарищ сражается, а он обречен
только демонстрировать
силу... Ему хотелось бы предпринять
нечто большее, но в насто-
ящее время он не в состоянии
это сделать.
Нацистский главарь не намеревался
откладывать наступ-
ление на Западе - он так прямо и
сказал об этом. Но у него
имелось «несколько теоретических
соображений», которые
помогли бы Муссолини разрешить его
трудности, предпри-
няв фронтальное наступление в гористой
Южной Франции,
поскольку этот конфликт, по его
мнению, «будет стоить
много крови». Фюрер предложил: а
почему бы не выделить
сильную итальянскую группировку,
которая вместе с немец-
кими войсками будет наступать вдоль
швейцарской границы
в сторону долины реки Рона «для
того, чтобы обойти фран-
цузско-итальянский альпийский фронт»?
Перед этим, разу-
меется, основные немецкие армии
начнут теснить назад
французские и английские силы на
севере. Гитлер явно
пытался облегчить положение итальянцев.
«Когда враг будет разгромлен (в
Северной Франции), на-
ступит момент для активного вмешательства
Италии, и не
на самом тяжелом участке альпийского
фронта, а где-то в
другом месте... - продолжал фюрер.
- Исход войны будет ре-
шен во Франции. Покончив с Францией,
Италия становится
хозяйкой Средиземноморья, и Англии
придется пойти на за-
ключение мира».
Следует отметить, что Муссолини сразу
же уловил за-
брезжившую перспективу получить
так много после того,
как немцы возьмут на себя основную
тяжесть войны.
«Дуче ответил, что, как только
Германия осуществит
победоносное наступление, он
немедленно вмешается... Он не
станет терять времени... когда
союзники окажутся настолько
ошеломлены в ходе немецкого наступления,
что потребуется второй удар, чтобы поставить их на колени».
Но с другой стороны, если прогресс
Германии будет
медленным, то дуче со вступлением
в войну повременит.
Эта грубая, трусливая сделка, очевидно,
не вызывала
особого беспокойства у Гитлера.
Если личная привязанность
Муссолини к фюреру, как говорит
Чиано, была связана с
«какими-то глубоко укоренившимися
в его мозгу понятия-
ми», то можно утверждать, что тяготение
друг к другу было
взаимным по тем же самым необъяснимым
причинам. Ве-
роломный, каким он показал себя
по отношению к некото-
рым из самых близких друзей, Гитлер
вместе с тем сохранял
странную лояльность по отношению
к своему ничтожному
партнеру, которая не ослабевала,
а усиливалась, когда пре-
вратности судьбы настигли чванливого
и спесивого «римс-
кого цезаря», а затем наступила
катастрофа. Это один из
парадоксов нашего повествования.
Во всяком случае, очень немногие
из немцев, особенно
среди генералов, считали: очень
важно, что наконец-то
Италия торжественно обязалась вступить
в войну. Нацист-
ский главарь опять сумел направить
помыслы дуче в сто-
рону новых, предстоявших в скором
времени завоеваний.
Но о самом ближайшем завоевании,
намечавшемся на
Севере, Гитлер ни словом не обмолвился
своему другу и
союзнику.