Яростное нападение японцев
на находившийся в Пёрл-
Харборе американский Тихоокеанский
флот, начавшееся в
7 часов 30 минут утра, в воскресенье
7 декабря 1941 года,
явилось для Берлина, как и для Вашингтона,
полной неожи-
данностью. Хотя Гитлер и дал Мацуоке
устное обещание, что
Германия присоединится к Японии
в войне против Соеди-
ненных Штатов, а Риббентроп вторично
обещал то же самое
японскому послу Осимс, эти заверения
не были протокольно
оформлены и подписаны, а японцы
ни словом не обмолви-
лись о Пёрл-Харборе* во время переговоров.
Кроме того, в
* Долгое время считали, что Гитлер
точно знал о предстоящем
нападении на Пёрл-Харбор, однако
мне не удалось найти в захваченных секретных документах ни малейшего подтверждения
подобных утверждений. - Прим. авт.
тот момент Гитлер был по горло занят:
он наводил порядок
среди своих заколебавшихся генералов
и отступавших войск.
В Берлине наступила ночь, когда служба
прослушивания
иностранных радиопередач перехватила
первые сообщения
о внезапном нападении на Перл-Харбор.
Чиновник отдела
печати министерства иностранных
дел немедля сообщил
Риббентропу зту потрясающую новость,
по тот вначале не
поверил ему и страшно разгневался,
что его побеспокоили.
Он заявил, что сообщение яиляется,
"вероятно, пропаганди-
стским трюком врага", и приказал
не треножить его до утра.
Поэтому, давая показания на Нюрнбергском
процессе. Риб-
бентроп иряд ли грешил против истины,
когда уисрял, что
«это нападение явилось полной неожиданностью...
Мы счи-
тались с возможностью нападения
Японии на Сингапур
или, может быть на Гонконг, но мы
никогда не считали, что
нападение на Соединенные Штаты послужит
нашим инте-
ресам». Однако вопреки тому, что
он говорил трибуналу, он
страшно обрадовался случившемуся.
Или, во всяком случае,
такое впечатление произвел он на
Чиано.
«Вечером был телефонный звонок
от Риббентропа, - писал
Чиано 8 декабря в своем дневнике.
— Он очень доволен нападе-
нием японцев на Соединенные Штаты.
Он выказывал такую
радость по этому поводу, что
мне не оставалось ничего, кроме
как поздравить его, хотя я не
совсем уверен, что это событие
принесет нам пользу... Муссолини
был (тоже) рад. Он давно
стремился внести ясность в отношения
между Америкой и
державами оси...»
В понедельник 8 декабря, в 13 часов,
генерал Осима
направился на Вильгельмштрассе,
чтобы выяснить у Риб-
бентропа позицию Германии. Он потребовал
«сразу же»
официально объявить войну Соединенным
Штатам.
"Риббентроп ответил. — радировал
Осима в Токио, — что
Гитлер как раз совещается в генеральном
штабе, обсуждая
вопрос о том, как соблюсти формальности
объявления воины и
в то же время произвести хорошее
впечатление на немецкий
народ, и что он, Риббентроп,
передаст ему нишу просьбу сразу
же и сделает все, что в его силах,
чтобы решить все это как
можно быстрее".
Нацистский министр иностранных дел
сообщил также
послу, как явствует из его донесения
в Токио, что сегодня
утром, то есть 8 декабря, «Гитлер
отдал приказ немецкому
военно-морскому флоту атаковать
американские корабли,
где бы и когда бы они ни встретились».
Однако диктатор с
объявлением войны медлил*.
* В это самое время министр иностранных
дел Того говорил в Токио немецкому послу Отту: "Японское правительство
ожидает, что теперь Германия быстро объявит войну Соединенным Штатам».-
Прим. авт.
Фюрер, согласно записи в его ежедневном
календаре,
поспешно выехал в Берлин в ночь
на 8 декабря и прибыл
туда на следуюший день, в 11 часов
утра. На Нюрнбергском
процессе Риббентроп утверждал, что
он говорил фюреру,
будто Германии не обязательно объявлять
войну Америке по
условиям тройственного пакта, поскольку
Япония показала
себя явным агрессором.
"Условия тройственного пикта обязывали
нас оказать по-
мощь Японии только в том случае,
если она сама подвергнется
нападению. Я направился к фюреру,
объяснил ему юридические
аспекты сложившейся ситуации
и сказал, что хотя мы при-
ветствовали нового союзника в
войне против Англии, но это
означало, что мы имеем теперь
и нового противника, с кото-
рым придется иметь дело... если
мы объявим войну Соединен-
ным Штатам...
В тот момент фюрер придерживался,
очевидно, мнения,
что теперь Соединенные Штаты
будут вести войну и против
Германии. Поэтому он приказал
мне вручить паспорта амери-
канским представителям".
Это было то самое решение, которого
ожидали в Вашинг-
тоне Рузвельт и Хэлл. На них оказывалось
определенное
давление, чтобы конгресс объявил
войну Германии и Италии
8 декабря — тогда же, когда была
объявлена война Японии.
Но они решили повременить. Бомбардировка
Пёрл-Харбора
вывела их из затруднительного положения,
а сведения, кото-
рыми они располагали, убедили, что
своевольный нацистс-
кий диктатор сделает это еще раз**.
** "Я не верю в большое будущее
для американцев",- говорил он
своим приближенным, а месяцем позднее,
7 января 1941 года, произнося монолог в своей ставке, заявил: «Это загнивающая
страна. У них остра расовая проблема и проблема социального неравенства...
Я испытываю против американизма чувства ненависти и отвращения... Всё в
поведении американского общества показывает, что оно наполовину юдаизировано,
наполовину негротизировано. Как можно ожидать, что
подобное государство, государство,
где все построено на долларе, не развалится?* (Секретные беседы Гитлера,
с. 155).- Прим. авт.
Они размышляли над перехваченным донесением
посла Осимы из Берлина в Токио от 29 ноября, в котором сообщалось: Риббентроп
заверил японцев, что Германия присоединится к Японии, если та
окажется «втянутой» в войну против
Соединенных Штатов,
никак не связывая немецкую помощь
с обстоятельствами,
которые можно расценивать как агрессию.
Это был карт-
бланш, и у американцев не осталось
сомнений насчет того,
что сейчас японцы настойчиво требуют
у немцев в Берлине
уважать взятые на себя обязательства.
Немцы согласились их уважать, но
только после серьез-
ных колебаний нацистского фюрера.
Он назначил заседание
рейхстага на 9 декабря, но потом
перенес его на два дня, то
есть на 11 декабря. Как докладывал
позднее Риббентроп,
фюрер, очевидно, принял решение.
Он был сыт нападками
Рузвельта на него и на нацизм; он
больше не желал мирить-
ся с акциями военного характера,
предпринимаемыми аме-
риканским флотом против немецких
подводных лодок на
Атлантике, про которые почти в течение
года постоянно
твердил Редер. Его ненависть к Америке
и американцам
нарастала, и, что оказалось для
него в конечном счете хуже
всего, усилилась тенденция к катастрофической
недооценке
военного потенциала Соединенных
Штатов*.
* В это время я находился в Вашингтоне
и у меня сложилось
впечатление, что президенту Рузвельту,
вероятно, было нелегко уговорить конгресс объявить войну Германии. Казалось,
как в обеих палатах конгресса, так и в армии и на флоте были сильны настроения
в поддержку курса, предусматривавшего сосредоточение всех усилии на разгроме
Японии и одновременно отказ от дополнительного бремени войны против Германии.
Ганс Томсен, немецкий поверенный
и делах в Вашингтоне, которо-
го, подобно всем другим нацистским
дипломатам за границей, держали в полном неведении относительно замыслов
Гитлера и Риббентропа, докладывал в Берлин следующее. Сразу же после выступления
президента в конгрессе утром 8 декабря, в котором он обратился к конгрессу
с просьбой объявить Японии войну, Томсен радировал и Берлин: «Тот факт,
что он (Рузвельт) не упомянул ни единым словом ни Германию, ни Италию,
показывает, что сначала он попытается избежать обострения обстановки на
Атлантике», Вечером того же дня Томсен отправил еще одну депешу: «Будет
ли Рузвельт требовать объявления войны Германии
и Италии, пока неясно. С точки зрения
американских военных руководителей, было бы логично избежать всего, что
способно привести к войне на два фронта». В нескольких донесениях как раз
перед нападением на Пёрл-Харбор Томсен подчеркивал, что Соединенные Штаты
просто не готовы к войне на два фронта. 4 декабря он радировал в Берлин
об откровениях, появившихся в чикагской газете «Трибьюн», относительно
двоенных приготовлений американского высшего командования к разгрому Германии
и ее союзников и дальнейших перспектив».
По его сообщению, газета подтверждает,
что всеобъемлющее уча-
стие Америки в войне не ожидается
раньше июля 1943 года. Военные меры против Японии носят оборонительный
характер.
В своем донесении в Берлин вечером
8 декабря Томсен подчерки-
вал, что Пёрл-Харбор определенно
принесет облегчение Германии, так как ослабнут американские воинстиенные
действия на Атлантике.
Воина с Японией, докладывал он,
означает перенос всех усилий на
перевооружение самой Америки, соответственно
сокращение помощи по ленд-лизу и перенос всеи деятельности в зону Тихого
океана.
Познакомиться с обменом донесениями
между Вильгсльмштрассе и
немецким посольством в Вашингтоне
за этот период мне позполил
государственный департамент. Они
будут опубликованы позднее в серии «Документы по внешней политике Германии».-
Прим. авт.
В то же время он сильно переоценивал
военную мощь
Японии. По существу, он поверил,
что, когда японцы, обла-
дающие самым мощным, по его мнению,
флотом в мире,
расправятся с англичанами и американцами
на Тихом оке-
ане, они обрушатся на Россию и помогут
ему завершить его
великое завоевание на Востоке. Спустя
несколько месяцев
он говорил некоторым из своих последователей,
что считал
вступление Японии в войну «исключительно
ценным» уже в
силу выбранного для этого момента.
«Это произошло фактически в тот
момент, когда пре-
вратности русской зимы оказывали
наиболее сильное давление
на моральное состояние нашего
народа и когда каждый в
Германии был удручен тем, что
рано или поздно Соединенные
Штаты вступят в войну. Японское
вмешательство, с нашей
точки зрения, было весьма своевременным».
Нет также сомнений в том, что внезапный
и мощный удар
Японии по американскому флоту в
Псрл-Харборе вызвал у
него восхищение- тем более, что
это была «внезапность»
такого рода, к которой он сам так
часто прибегал. Об этом он
сказал послу Осиме 14 декабря, когда
награждал его орденом;
«Вы верно выбрали метод
объявления войны! Этот метод
является единственно правильным».
Он сказал, что это соот-
ветствует его «собственной системе»,
то есть затягиванию
переговоров. Но если очевидно,
что другая сторона заинтере-
сована только в том, чтобы без
конца откладывать решение,
срамить и унижать тебя, и не
собирается идти ни на какое
соглашение, тогда следует наносить
удар. и как можно более
тяжелый, а не тратить время на
объявление войны. У него
стало радостно на сердце при
получении известий о первых
операциях японцев. Он сам вел
переговоры с бесконечным тер-
пением, например, с Польшей,
а также с Россией. Когда же он
понимал, что другая сторона не
хочет прийти к соглашению,
он внезапно, без всяких формальностей
наносил удар. Так он
будет поступать и впредь.
Существовала еще одна причина, по
которой Гитлер так
поспешно решил присовокупить Соединенные
Штаты к устра-
шающему списку своих врагов. Доктор
Шмидт, который в ту
неделю без конца курсировал между
имперской канцелярией и
министерством иностранных дел, указал
на эту причину: «У
меня сложилось впечатление, что
Гитлер с его неистребимой
манией величия, ожидавший объявления
войны Соединенны-
ми Штатами, хотел сделать это первым».
Нацистский прави-
тель подтвердил это в своей речи
в рейхстаге 11 декабря.
«Мы всегда будем первыми наносить
удар, — заявил он под
одобрительные аплодисменты депутатов
рейхстага. - Мы
всегда будем наносить первый
удар...»
Действительно, 10 декабря Берлин
был так обеспокоен,
как бы Америка не объявила войну
первой, что Риббентроп
строго-настрого предупредил Томсена,
немецкого поверен-
ного в делах в Вашингтоне, не допускать
никаких необдуман-
ных заявлений, по которым государственный
департамент
мог бы уяснить, что намеревается
предпринять на следующий
день фюрер. В длинной радиограмме
10 декабря нацистский
министр иностранных дел передал
текст заявления, которое
он собирался сделать в Берлине американскому
поверенному
в делах ровно в 14.30, 11 декабря.
Томссну предписывалось
нанести визит государственному секретарю
Хэллу часом поз-
же, то есть в 15.30 (по берлинскому
времени), вручить копию
заявления, запросить свой паспорт
и возложить на Швейца-
рию дипломатическое представительство
Германии в США. В
конце депеши Риббентроп запретил
Томсену вступать в ка-
кие-либо контакты с государственным
департаментом до вру-
чения ноты. «При любых обстоятельствах.
- предупреждал он
в депеше, - мы не можем допустить,
чтобы американское
правительство опередило нас».
Каковы бы ни были колебания у Гитлера,
приведшие к
отсрочке на два дня намеченного
заседания рейхстага, из
захваченных депеш, которыми обменивались
Вильгсльм-
штраесе и немецкое посольство в
Вашингтоне, и других
Документов министерства иностранных
дел явствует, что
фактически фюрер принял свое роковое
решение 9 декабря,
в День прибытия в столицу с русского
фронта. Два дополни-
тельных дня, очевидно, потребовались
нацистскому дикта-
тору не для раздумий, а для тщательной
подготовки выступ-
ления в рейхстаге, с тем чтобы оно
произвело должное
впечатление на немецкий народ, у
которого, как хорошо
понимал Гитлер, сохранились воспоминания
о решающей
роли Америки в первой мировой войне.
Ганс Дикхофф, который официально
все еще являлся
немецким послом в Соединенных Штатах,
но отсиживался
на Вильгельмштрассе с тех пор, как
обе страны отозвали
своих послов осенью 1938 года, 9
декабря сел за составление
длинного перечня антигерманских
акций Рузвельта, необхо-
димого фюреру для его выступления
в рейхстаге*.
* Дикхофф, который, по мнению Хасселя,
отличался покорностью,
еще неделю назад подготовил по указанию
Риббентропа длинный меморандум, озаглавленный «Принципы воздействия на
американское общественное мнение». Среди одиннадцати принципов значились
и такие: «Подлинную опасность для Америки представляет сам Рузвельт...
Влияние евреев на Рузвельта (Франкфуртер, Барух. Бенджамин Клэн, Самуэль
Роземан, Генри Моргентау и др.)... Лозунгом для каждой американской матери
должно быть: «Я не для того растила своего сына, чтобы он умирал за Англию!»
(из неопубликованных документов министерства иностранных дел). Некоторые
американцы из государственно-
го департамента и нашего посольства
в Берлине были весьма высокого мнения о Дикхоффе, считая, что он противник
нацизма, а мне казалось, что для этого у него недостает мужества. Он до
конца служил Гитлеру, являясь с 1943 по 1945 год нацистским послом во франкистской
Испании.— Прим. авт.
9 же декабря Томсен в Вашингтоне
получил указание
сжечь свои секретные коды и бумаги.
«Меры осуществлены,
как приказано», — радировал он в
Берлин в 11.30 дня. Впер-
вые начал он осознавать, что происходит
в Берлине, и вече-
ром намекнул Вильгельмштрассе, что
американское прани-
тельство, вероятно, в курсе назревающих
событий. «3десь
считают, - сообщал он, - что в течение
24 часов Германия
объявит войну Соединенным Штатам
или, по крайней мере,
разорвет дипломатические отношения»**
**
Томсен настаивал также, чтобы арестовали находящихся в Бер-
лине американских корреспондентов
в качестве ответной меры на арест ненецких корреспондентов в Америке. В
меморандуме министерства иностранных дел, подписанном заместителем министра
Эрнстом Верманом 10 декабря, говорилось, что приказано арестовать всех
американских корреспондентов в Германии. Исключение составлял лишь Гвидо
Эндерис, главный корреспондент «Нью-Йорк тайме», поскольку, как говорилось
в меморандуме, «он доказал свое дружественное отношение к Германии». Такое
утверждение может показаться несправедливым по
отношению к Эндерису, который в
то время болел и, очевидно, по этой причине не был арестован. - Прим. авт.