Избежав смерти от покушения
(или имитации его) и
подавив сопротивление своих генералов,
Гитлер вновь обра-
тился к уточнению планов крупной
наступательной опера-
ции на Западе. 20 ноября он издал
Директиву № 8 на
ведение военных действий, приказав
«сохранять готовность»,
с тем чтобы «немедленно воспользоваться
благоприятными
метеоусловиями», и изложил планы
уничтожения Голлан-
дии и Бельгии. А затем, чтобы вдохнуть
мужество в мало-
душных и поднять их настроение накануне
крупных сраже-
ний, он счел необходимым днем 23
ноября собрать
руководителей вермахта в имперской
канцелярии.
Из всех секретных совещаний, состоявшихся
у Гитлера,
это, рассчитанное на то, чтобы вселить
уверенность в воена-
чальников, наилучшим образом разоблачает
его политику. В
обнаруженных союзниками архивных
материалах ОКВ во
Фленсбурге сохранились отрывки записи
его выступления,
сделанной неизвестным участником
совещания.
«Цель этого совещания, — начал
Гитлер, — довести до вас
мои идеи о мире, которыми я руководствуюсь
в преддверии
будущих событий, и сообщить вам
мои решения...»
В его голове перемешалось прошлое,
настоящее и буду-
щее, и перед этой группой избранных
он, используя свое
потрясающее красноречие и первобытную
прямоту, сделал
поразительные выводы из всего того,
что переполняло его
извращенный, но изобретательный
ум, с убийственной точ-
ностью предсказав ход предстоящих
событий. Трудно вооб-
разить, чтобы кто-либо из слушавших
его все еще сомневал-
ся, что человек, который в настоящее
время держал в своих
руках судьбу Германии, да и всего
мира, страдает опасной
манией величия.
«У меня достанет ясности ума,
чтобы представить веро-
ятный ход исторических событий,
- сказал он, рассуждая о
начальном периоде своей борьбы,
— и твердой воли, чтобы
принять жестокие решения... В
качестве последнего фактора
я со всей скромностью должен
назвать собственную личность -
я незаменим. Ни одна личность
ни из военных, ни из граждан-
ских кругов не смогла бы меня
заменить. Попытки покушений
могут повториться. Я убежден
в силе своего разума и в своей
решимости... Никто не сделал
того, что сделал я... Я поднял
немецкий народ на большую высоту,
хотя сейчас нас и нена-
видят во всем мире... Судьба
рейха зависит лишь от меня.
Я буду действовать в соответствии
с вышеизложенным...»
Он пожурил своих генералов за их
сомнения, когда он
принимал нелегкое решение покинуть
Лигу Наций, ввести
всеобщую воинскую повинность, оккупировать
Рейнскую
демилитаризованную зону, укрепить
ее оборону и захватить
Австрию. «Число людей, веривших
в успех, — сказал он, —
незначительно». «Следующим шагом
была Богемия, Мора-
вия и Польша», — цинично заявил
он, перечисляя свои за-
воевания, чего так и не услышал,
к сожалению, Чемберлен.
«...С самого начала я понимал,
что не могу остановиться
на Судетской области. Это было
лишь частичное решение.
Было решено занять Богемию. Затем
последовало установле-
ние протектората — тем самым
была создана основа для
захвата Польши. По в тот период
мне еще не было ясно,
должен ли я буду выступить сначала
против Востока и затем
против Запада или же наоборот...
Объективно получилось
так, что сначала пришлось начать
борьбу против Польши.
Возможно, мне возразят — борьба
и снова борьба. В борьбе я
вижу судьбу всего живого. Никто
не может уйти от борьбы,
если он не хочет погибнуть.
Рост численности нации требовал
большего жизненного
пространства. Целью моей являлось
установление разумных
пропорций между численностью
нации и ее жизненным про-
странством. А этого можно добиться
только путем борьбы.
От решения этого вопроса не может
уйти ни один народ; если
он откажется от этого, он постепенно
погибнет... Никакое
умничанье здесь не поможет, решение
возможно только с
помощью меча. Народ, который
не найдет в себе сил для
борьбы, должен уйти со сцены...»
Вся беда немецких «руководящих личностей»
прошлого,
говорил Гитлер, в том числе Бисмарка
и Мольтке, заключа-
лась в том, что они не проявили
«достаточной твердости», а
«решения возможно было добиться
лишь путем нападения
на ту или иную страну при самых
благоприятных условиях».
Непонимание этого привело в 1914
году к войне на несколь-
ких фронтах, что «не принесло решения
проблемы».
«Сегодня, - продолжал Гитлер,
- пишется второй акт
этой драмы. В первый раз за последние
67 лет можно конста-
тировать, что нам не придется
вести войну на два фронта...
Но никто не знает, как долго
продлится это состояние... В
принципе я создал вооруженные
силы не для того, чтобы без-
действовать. Решение действовать
было во мне всегда».
Мысли о представившейся благоприятной
возможности
вести войну на одном фронте вернули
фюрера к вопросу о
России.
«Россия в настоящее время опасности
не представляет.
Сейчас она ослаблена в результате
многих внутренних процес-
сов. Кроме того, у нас есть договор
с Россией. Однако договоры
соблюдаются до тех пор, пока
они целесообразны. Россия бу-
дет соблюдать договор лишь до
тех пор, пока она будет
считать его выгодным для себя...
Сейчас Россия решает боль-
шие задачи, прежде всего по укреплению
своих позиций на
Балтийском море. Мы сможем выступить
против России лишь
после того, как освободимся на
Западе».
Что касается Италии, то многое зависит
от Муссолини,
смерть которого «может изменить
все». «Как и смерть Ста-
лина, смерть дуче таит для нас угрозу,
— сокрушался фю-
рер. - А как легко может наступить
смерть государственного
деятеля, я сам недавно испытал».
Гитлер считал, что «Аме-
рика благодаря принятым в ней законам
о нейтралитете...
опасности не представляет» и «помощь,
оказываемая Амери-
кой противнику, пока несущественна».
«Все указывает на то,
что настоящий момент благоприятен
для нас, - утверждал
фюрер, - но через шесть месяцев
положение, быть может,
станет иным». Поэтому он настроен
решительно:
«Мое решение непоколебимо. В ближайшее
время я выберу
благоприятнейший момент и нападу
на Францию и Англию.
Нарушение нейтралитета Бельгии
и Голландии не имеет ника-
кого значения. Ни один человек
не станет спрашивать об
этом, когда мы победим. Мы не
станем обосновывать наруше-
ние нейтралитета так идиотски,
как в 1914 году».
Наступление на Западе, говорил Гитлер
своим генера-
лам, означало «окончание мировой
войны, а не отдельной
кампании. Речь идет не о каком-то
частном вопросе, а о
жизни или смерти нации». Затем он
пустился в разглаголь-
ствования:
«Всех нас должны вдохновлять идеи
великих людей нашей
истории. Судьба требует от нас
не больше того, что она
требовала от великих людей германской
истории. Пока я жив,
я буду думать только о победе
моего народа. Я ни перед чем не
остановлюсь и уничтожу каждого,
кто против меня... Я на-
мерен уничтожить врага...»
Это была эффектная речь, и, насколько
известно, ни
один генерал не поднял свой голос,
чтобы высказать сомне-
ния, имевшиеся почти у всех армейских
командующих, от-
носительно успеха наступления в
это время или относитель-
но аморальности нападения на Бельгию
и Голландию,
'нейтралитет которых и незыблемость
границ Германия тор-
жественно гарантировала. По утверждению
некоторых при-
сутствовавших на этом совещании
генералов, замечания
Гитлера относительно невысокого
духа в высших армейских
эшелонах и генеральном штабе были
высказаны в куда более
сильных выражениях, чем в приведенной
записи.
В этот же день, в шесть часов вечера,
нацистский дикта-
тор вновь послал за Браухичем и
Гальдером. Начальника
генерального штаба сухопутных войск
он продержал в прием-
ной как провинившегося мальчишку,
а главнокомандующему
прочитал мораль о «цоссенском духе».
Главное командование
сухопутных войск (ОКХ) Гитлер обвинял
в пораженческих
настроениях, а генеральный штаб,
возглавляемый Гальдером,
в том, что он «проявляет упрямство,
которое мешает ему
присоединиться к фюреру и поддерживать
его». Униженный
Браухич, согласно его показаниям,
данным позднее в Нюрн-
берге, предложил свою отставку,
но Гитлер не принял ее,
резко напомнив главнокомандующему,
что он «обязан вы-
полнять... долг и обязанности точно
так же, как любой другой
солдат». В тот вечер Гальдер нацарапал
стенографическим
знаком в своем дневнике: «День кризиса!»
День 23 ноября 1939 года во многих
отношениях стал
вехой в развитии событий. Он ознаменовал
собой решитель-
ную победу Гитлера над армией, которая
в первую мировую
войну свергла императора Вильгельма
II и взяла на себя
высшую политическую и военную власть
в Германии. С
этого дня бывший австрийский ефрейтор
начал оценивать
свои не только политические, но
и военные суждения как
более квалифицированные, чем суждения
его генералов, и
перестал прислушиваться к их советам,
отвергая их критику,
что в конечном счете привело к катастрофе.
«Произошел конфликт, - говорил на
суде в Нюрнберге
Браухич, описывая события 23 ноября,
— который позднее
был улажен, но так и не залатан
до конца».
Более того, разглагольствования Гитлера
перед генерала-
ми в тот осенний день полностью
отбили у Гальдера и
Браухича охоту помышлять о свержении
нацистского дикта-
тора. Он ведь предупредил, что уничтожит
любого, кто вста-
нет на его пути, и, по словам Гальдера,
намеренно добавил,
что подавит любую оппозицию со стороны
генерального
штаба «со всей жестокостью».
По крайней мере, в то время Гальдер
не был тем чело-
веком, который смело встречает столь
серьезные угрозы.
Когда спустя четыре дня, 27 ноября,
генерал Томас по на-
стоянию Шахта и Попитца явился к
Гальдеру с просьбой
уговорить Браухича действовать против
фюрера (по воспо-
минаниям Гальдера, Томас сказал:
«Гитлера нужно устра-
нить!»), начальник генерального
штаба напомнил ему о воз-
никших трудностях, заметив, что
не уверен в желании
Браухича принять «активное участие
в перевороте».
Спустя несколько дней Гальдер привел
Гёрделеру до-
вольно смехотворные доводы, мотивируя
ими отказ от даль-
нейших планов свержения нацистского
диктатора. Хассель
записал их в своем дневнике. Кроме
того факта, что «нельзя
устраивать бунт в то время, когда
стоишь лицом к лицу
перед противником», Гальдер выдвинул
следующие причи-
ны: «Необходимо дать Гитлеру последний
шанс избавить
немецкий народ от рабства британского
капитализма... Дру-
гого столь крупного деятеля сегодня
нет... Оппозиция еще
не созрела... Нельзя быть уверенными
в молодых офицерах».
Хассель обратился к адмиралу Канарису,
одному из основ-
ных заговорщиков, с просьбой продолжить
начатое дело, но
ничего не добился. «Он уже не надеется,
что генералы спо-
собны оказать сопротивление, - записал
в своем дневнике
30 ноября бывший посол,— и считает,
что предпринимать
что-либо в этом направлении бесполезно».
Немного позднее
Хассель отмечал, что «Гальдер и
Браухич для Гитлера не
более чем мальчики, подносящие клюшки
и мячи во время
игры в гольф».